Между взволнованными студентами незаметно появился пожилой заключенный; среди криков и поспешного перебрасывания узелков и одежды, в судорожной сверхъестественной суматохе, которую нарочно устраивали в лагерях, чтобы застращать новичков, от его спокойного лица повеяло миром; он спросил неторопливо:
— Как поживает Прага?
Студент философского факультета Божек, молодой коммунист из Костуфры[16], поднял глаза и узнал Гамзу.
— Были демонстрации. Дважды, — тихо ответил он. — Можно здесь выдержать?
— Сам понимаешь, вы в лагере. Будет тяжело. Но выдержать необходимо.
— Ребята, это Гамза, — сообщил Божек товарищам. — Он выступал на студенческих митингах.
Узнали Гамзу и другие. Кто не знал, тому объяснили. Это здóрово.
Юношей уже одели в полосатые лохмотья, как шутов, и они подтрунивали друг над другом:
— Тебе идет! Прямо хоть в цирк!
— Вот так маскарад перчаточников[17].
— Тебе бы подрасти малость, Вашек, для этого мундира!
— Смотри, чтобы на тебе трико не лопнуло!
Там, где есть чехи, родичи Швейка, жить весело, пускай и нечего жрать.
У молодых людей настроение меняется быстро. Тем более у молодежи, выброшенной из родного дома на холод, за проволоку, по которой пущен смертоносный ток, туда, где над головой свистят плетки, над ухом щелкают затворы, а желудки стиснуты голодной судорогой. Вначале студенты были склонны то к меланхолии, то к необоснованным надеждам.
Гамза и Клацел, пока лагерное начальство не чинило препятствий, заходили к студентам ежедневно хоть на минутку, чтобы приободрить их.
Студенты коротко рассказали о большой демонстрации молодежи пятнадцатого ноября, когда к ним приехал Франк[18], злой, как черт, из-за похорон Оплетала, и его шофер бил студенток плеткой по лицу.
— Ноябрь — вообще тяжелый месяц, — вздохнул один из молодых людей. — День поминовения усопших, Белая гора…
— Ты ошибаешься, — возразил Гамза. — А как же седьмое ноября? Именно оно и поможет тебе выбраться отсюда.
Ученики Неедлы[19], конечно, знали, что значит Октябрьская революция, и не раз праздновали ее годовщину. Но большинство студентов, выросших в Первой республике, даже и не вспоминали об этой дате. У них были другие заботы.
— Будем ли дома к святкам? Как вы думаете? — расспрашивал Гамзу белокурый Миржинка, студент первого курса юридического факультета, единственный сын и баловень родителей. Ему было девятнадцать лет.
Гамза улыбнулся. Чуть-чуть печально. Ребенок, еще совсем ребенок.
— Я бы вам, ребята, всего охотнее пообещал, что вас уже ждет поезд и скоро повезет домой. На радость вашим матерям и девушкам. Но ничего не поделаешь, в этом году мы будем праздновать сочельник вместе, в Германии.
— Подумаешь, — нервно нахмурился Божек, которому было стыдно перед Гамзой за своих ребячливых товарищей. — Лишь бы все хорошо кончилось.
— Они потерпят поражение. Мы выиграем. Но работать надо будет до седьмого пота.
— Как вы думаете, когда все это кончится? — снова хныкал Миржинка. — Меньше чем через год?
Гамза был строгий человек. Не кривил душой. И все же он поддерживал надежду.
— Ребята, когда-нибудь для вас откроется высшая школа, ведь вы хотите стать образованными людьми. Подлинно образованный человек исходит из реальной действительности, а не из упований на бога. Меньше года — это иллюзия. В руках нацистов Рур, Австрия, мы, Польша; Франция и пальцем не шевельнула…
— Но объявила войну…
— …прогрессивным людям в своей собственной стране, — резко заметил Гамза. — Их (он имел в виду нацистов) она оставила в покое. Французским рантье свастика всегда будет милее, чем звезда, серп и молот, британским колонизаторам — тоже. Но мировая драма только начинается. Главный герой — Советский Союз еще не выступил на сцену…
— Я знаю! А как же пакт о ненападении? — ныл Миржинка.
Этот вопрос вносил смятение и в более ясные головы, чем у Миржинки.
— Чешская буржуазия, — сурово возразил Гамза, — отвергла помощь Советского Союза, сдалась на милость врага, не хотела бороться и вдруг теперь обижается на страну, которой грозит опасность и у которой нет союзников, обижается за то, что та старается выиграть время. Вы доживете до того часа, когда пойдет в бой Красная Армия. И вспомните мои слова.
«А почему бы и тебе не дождаться его, товарищ Гамза?» — вертелось у Божека на языке. Но он постеснялся сказать это. Лейпцигский процесс. Нет, не нужно, Гамза сам о нем никогда не говорил, и Божек промолчал. Он очень уважал Гамзу и во всем брал пример с него.
17
19