Прошло первое трехлетие лицейской жизни. Предстоял экзамен и переход на старший курс. Там, за этим рубежом, начиналась новая жизнь — новые встречи с поэтами, знакомство с Карамзиным, дружба с Чаадаевым[211], сотрудничество в журналах…
А. И. Галич уговорил Пушкина к торжественному экзамену написать оду по поводу событий 1812–1814 годов. Поэт принял этот заказ и написал «Воспоминания в Царском Селе». 8 января 1815 года в лицее состоялись торжественные экзамены. О них Пушкин оставил воспоминание весьма примечательное. Лицеисты с волнением ждали Державина[212], который должен был присутствовать на лицейских испытаниях. Дельвиг выскочил на лестницу, чтобы поцеловать руку, написавшую «Водопад»[213]. Когда в сенях Державин спросил швейцара: «Где, братец, здесь нужник?» — разочарованный Дельвиг отложил свое намерение и вернулся в залу. Начались экзамены. Старик Державин, в мундире и в плисовых сапогах[214], сидел, усталый, подперши голову рукою. «Лицо его было бессмысленно; глаза мутны, губы отвислы…» «Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной». Наконец вызвали Пушкина. Он прочел свои «Воспоминания в Царском Селе, стоя в двух шагах от Державина. «Я не в силах описать состояния души моей, — пишет Пушкин, — когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…»
Взволнованы были все. И. И. Пущин признавался, что у него «мороз по коже пробегал», когда он слушал Пушкина. Державин, по его словам, «в восторге, со слезами на глазах, бросился целовать поэта»…
После экзамена был обед у графа А. К. Разумовского. Там был приехавший в Петербург Сергей Львович Пушкин. «Я бы желал, однако же, образовать сына вашего в прозе», — сказал ему Разумовский. Но Державин с жаром воскликнул: «Оставьте его поэтом!..»
Пушкин-лицеист. Гравюра Е. Гейтмана. 1822
И.И. Пущин. Ф. Верне. 1817
А.А. Дельвиг. В.П. Лангер. 1830
А.М. Горчаков. Неизвестный художник. 1810-е гг.
В.К. Кюхельбекер. Гравюра И.И. Матюшкина с акварели П.Л. Яковлева. 1820-е гг.
Царское Село. Лицей. А. А. Торн. 1822
Глава третья. ЮНОСТЬ
I
26 мая 1815 года исполнилось Пушкину шестнадцать лет. Наступила юность. Еще вчера он предпочел бы «мячик меткий» какой угодно поэме:
И вот все изменилось. Это случилось в те дни, когда он «говорить старался басом и стриг над губой первый пух», в те дни, когда впервые он заметил «черты живые прелестной девы»,
И вот тогда вместе с любовью пришло «вдохновенье». До сих пор все эти отроческие стихотворные опыты были веселой забавой. Так было занятно и заманчиво перелагать по-новому в размеренные строки мотивы Парни или Батюшкова, но в этой чудесной игре еще не было того «тайного волнения», которое теперь его посетило.
Товарищи еще недавно недоверчиво смотрели на этого некрасивого, губастого чудака, такого непостоянного, самолюбивого и дерзкого. Но теперь —
А главное, все вдруг почувствовали, что у этого Пушкина есть какое-то «право на первородство». Пушкин вспоминал об этом признании товарищей спустя четырнадцать лет:
211
Чаадаев Петр Яковлевич (1794–1856) — российский мыслитель и публицист. Участник Отечественной войны 1812 г. В 1821 г. принят в Северное общество декабристов. Философско-исторические взгляды сложились под влиянием идей католического провиденциализма и христианского социализма.
213
«Водопад» — ода написана в 1791 г. на смерть Потемкина. Цитаты из нее содержатся в статье Пушкина «О смелости выражения» и в ответе на разбор 4-й и 5-й глав «Евгения Онегина».
214
…Державин… в плисовых сапогах… — Плисовый — сделанный из бумажной ткани, похожей с лицевой стороны на бархат (плис).
215
«Считал схоластику за вздор…» — из черновой рукописи I, II, III строф 8-й главы «Евгения Онегина».
217
«Они, пристрастною душой…» — из черновой рукописи IV строфы 8-й главы «Евгения Онегина».