А ветер ли это…или…?
Спрашивает, надеясь всем сердцем, практически молясь мирозданию о том, чтобы вместо тишины успокоившегося ветра не получить удар в спину. И эта мольба, одинокий, отчаянный шепот слабого, испуганного человека, дикая для его разума, лишенная достоинства, уже почти привычка липким налетом злобы и скорби омрачает такие долгожданные для Дира дни отдыха.
Но сегодня ночь встреч – Эскер мол81, дружелюбно поскрипывающий, подпевающий веселым голосам людей старенький дом родителей наполнен удивительной, расслаблено-праздничной атмосферой, радостным предвкушением тихого ужина вновь собравшейся вместе семьи. Вокруг, посреди небольшой комнаты, в душном и влажном от горячего дыхания и клубов кухонного пара воздухе лениво покручиваясь, маленькими, светящимися каплями-сферами, поблескивающими пухлыми, гладкими боками в разноцветных отсветах друг друга, неторопливо плавают магические огоньки, и брат Дира, даже не задумываясь, колдует новые, стоит старым, ехидно мигнув на прощание, погаснуть. В центре – круглый стол, накрытый белоснежным полотном жесткой, плотной скатерти, заставленный такими многочисленными, манящими своими аппетитными ароматами, разномастными тарелочками, горшочками, сотейниками с угощениями, что у привыкшего к скромной еде Дира от голода сводит живот, а рот наполняется влажной, тягучей слюной. Вокруг стола, пока пустые, гордо и надежно расставив по сторонам свои четыре ножки, подняв вверх выгнутые легкими дугами деревянные спинки, стоят стулья: два одинаковых, с мягкими подушками и потертыми, обитыми торцами те, что отец, кряхтя, принес из кухни, и еще два – со следами сероватой пыли, пропитанные запахами моря и залежавшихся, старых вещей, покосившиеся, которые они вчера заранее откопали среди хлама на чердаке.
Эй-эй, мама идет…
Вдруг легко тронув Дира за мягкий рукав рубахи, вкрадчивым шепотом сообщает брат.
Давай, садись!
Он машет рукой, и они вместе беспечно плюхаются на рассохшиеся, скрипучие стулья. Спустя мгновение к ним, вынырнув из яркого, беловатого прямоугольника света и аккуратно ступив в разноцветные, томные тени стола, присоединятся мать в простом, элегантном платье со старомодной, но такой красивой на ее волосах высокой прической, и прихрамывающий отец, в темно-серых брюках с высокой талией, подхваченных нешироким, потертым кожаным ремнем, и неизменной, плотной, однотонной, голубой рубашке с небрежно закатанными манжетами прямых рукавов, увидев которую Дир с братом, не в силах сдержаться, ехидно, как бывалые заговорщики, переглядываются…
Браза, да это кажется та самая, из которой мы делали парус для лодки, ола, Дир?
Ха-х, ола… Помню, как потом вылавливал ее в соленых волнах прибоя…
… И заливисто смеются.
Отец в ответ смеряет сыновей недовольным, но вместе с тем любопытно-заинтересованным взглядом обрамленных глубокими морщинами, выглядывающих из-под насупившихся бровей, блестящих, зеленовато-карих глаз, однако молчит, чувствуя, как настороженно коситься в его сторону мать, лишь вздыхает, чуть покачивая головой, и поддергивает пальцами, крупными, сильными, грубыми, сверкающие отполированным металлом приборы.
Они ужинают.
В промежутке семейных разговоров, льющегося рекой теплого смеха и бесконечных, безобидных шуток отца Дир думает о том, как за последние годы изменился он сам, старший брат, который собирался вот-вот да жениться, его родители, мир… Даже этот праздник, когда-то совсем не семейный, скучный ритуал странноватых, полубезумных магов Неймара, а теперь – самый желанный, самый нужный и любимый во всем медленно погружающемся в темноту и горе собственного рока мире.
Когда на столе появляются десерты, до расслабленного, притупленного вином и разговорами слуха Дира вновь долетает шлепок хлесткого, упругого удара. И отчего-то в этот раз он настораживается, сам не понимая причину, обеспокоенно поднимает глаза на отца. И видит собственное отражение в его взгляде, таком же тревожном, таком же озадаченном, таком же…
Стулья с оглушительным треском и грохотом отлетают назад, хрупкое, бледное, белое тело матери медленной волной драгоценного шелка безвольно оседает на пол. И из предательской темноты, из щемящей сердце тишины зимней, ветренной ночи в комнату, окруженные длинными плащами мрака и дыханием пробирающего до костей холода ступают люди.
81
Ночь встречи (сев.). Особая ночь в академии Неймара, когда согласно Уставу, все маги академии должны были обязательно собираться в общей зале Первого замка. Эскер мол был придуман после открытия эффекта Морка-Тира, как мера против повторения подобных трагедий, поскольку совместная встреча почти всегда позволяла заметить то, что какой-то из академиков слишком близко подошел к опасной грани выносливости собственного физического тела.
Долгие годы и даже столетия Эскер мол существовал лишь в стенах магических академий и был известен только среди профессиональных магов. Новое рождение старинный обычай получил в Темные арки, когда потерянные, лишенные защиты, напуганные, теряющие надежду жители королевства переняли от магов их необычную традицию и стали собираться в ночь встречи своими собственными семьями. Зачастую это был единственный способ увидеть дорогих сердцу людей, убедиться, что они здоровы и живы. На протяженье многих зим в назначенный день тысячи горожан, а позже и сельских жителей отправлялись в опасные путешествия, надеясь добраться до родных, друзей и близких. Они несли с собой маленькие подарки, гостинцы, артефакты и амулеты, открывающие полуподпольные, неустойчивые пути перемещения, а дорогу им чаще всего освещали негаснущие даже в самую ненастную погоду магические огни. Эскер мол сразу полюбился жителям Литернеса, быстро занял место главного семейного праздника, а после свержения короля превратился еще и в своеобразный символ обновленного, свободного мира.