Боже, кажется, теперь я ненавижу эту женщину ещё больше.
— Сожги это дерьмо! — прокричал я и показала на огонь.
Уайатт от души рассмеялся, согрев каждый сантиметр моего тела. Пробудил бабочек.
Прикусив нижнюю губу, он скомкал футболку. Прошло мгновение, и я начала сомневаться, действительно ли он это сделает, затем он швырнул футболку в огонь и прокричал:
— Пошла ты на хуй, Холли!
— Да, Уайатт! — я подбадривала его, подпрыгивая на месте, когда он издал радостный вопль, и черты его лица внезапно стали ярче. От нас обоих исходила свобода, напряжение рассеивалось в дымном воздухе.
— Я отпускаю тебя, — продолжил Уайатт, повысив голос и ругая обуглившуюся ткань в огне. — Ты больше не имеешь надо мной власти. Мне на тебя наплевать, потому что я никогда не был тебе дорог.
Уайатт повернулся и дал мне пять, радостный и гордый. Подстёгиваемая им, я вырвала огромную кучу страниц, тех, которые представляли самую сложную часть измены Джейка.
— Меня больше не волнует, что он мне изменял. Я просто ненавижу то, как долго я мучила себя, пытаясь понять, почему ему не хватало только меня. Почему он погнался за девушкой, с которой изменил мне, когда я их нашла, вместо того, чтобы бороться за меня. Я так усердно работала, чтобы быть уверенной в себе, но последние пару месяцев заставили меня усомниться в своей состоятельности чаще, чем мне хотелось бы признать. Но не более того!
— Да, к черту всё, он — мудак, Аврора. А теперь сожги это дерьмо! — прокричал Уайатт с легкомысленной, почти маниакальной улыбкой. Его высокая фигура сотрясалась от смеха, такого громкого, что эхо разносилось по горам, когда я бросала страницы в огонь, а затем и весь блокнот.
— Подожди секунду, — Уайатт взбежал по лестнице и скрылся в своём доме, оставив меня на пару минут наблюдать, как блокнот превращался в пепел.
Забавно, потому что, несмотря на то, что разговоры о Джейке всё ещё причиняли мне боль, я поняла, что в последнее время я думала о нём гораздо меньше, чем ожидала. Как будто последние раны начинали затягиваться.
Когда Уайатт вернулся, у него в руках было ещё больше одежды. Он протянул мне рубашку с кричаще белым воротничком, а затем подбросил в огонь ещё одну футболку. В ответ, торжествующе шипя, вспыхивали более насыщенные оттенки оранжевого пламени и рубиновые искры.
— Одежда, которую Холли когда-то купила мне, которую я терпеть не могу, и никогда не носил, но всегда жалел выбросить, — Уайатт кивнул на рубашку, которую я держала в руках. — Я имею в виду, когда мне вообще понадобится её надеть? Она буквально создана для какого-нибудь городского офисного работника, как будто Холли пыталась постепенно превратить меня в такого же. Как будто того, кто я есть, ей было недостаточно, но на хуй! Никто, ни я, ни ты, не должен подвергать сомнению нашу ценность. Так что, помоги мне и сожги это дерьмо.
Неудержимый смех вырвался из меня, когда я бросила рубашку и наблюдала, как Уайатт раскинул руки в стороны, освободившись, позволив остальной одежде упасть в огонь. Я никогда не могла себе представить, как кто-то мог захотеть изменить этого мужчину, стоящего передо мной, в нём могло быть много тёмных, острых углов, но в тени прятались страсть и доброта, которых, по-моему, я никогда раньше ни в ком не находила.
Внезапно пламя яростно взметнулось вверх, и Уайатт оттащил меня назад, так что я ударилась о его грудь.
Но никто из нас не пошевелился.
Мы просто стояли, глядя на огонь, горячее дыхание Уайатта чувствовалось на моих волосах, пальцы всё ещё лежали на моих руках, проводящие линии вверх и вниз. Если бы я снова позволила себе быть безрассудной, я бы ещё сильнее прижалась к нему, позволив сильному жару его тела распространиться по всему телу. Или, может быть, я бы схватила его за руки и обвила их вокруг себя, чтобы полностью оказаться в его объятиях, как тогда, когда мы танцевали.
— Боже, как же приятно, — признался Уайатт, предположительно о том, чтобы сжигать всё в огне. Его голова наклонилась ближе к моей, и, клянусь, он медленно вдыхал. Затем низким голосом, словно раскрывая мне секрет, он сказал:
— Ты доставляешь мне удовольствие, Аврора Джонс.
Весь мой самоконтроль растаял, и я не смогла удержаться, чтобы не признаться вслух в том, что знала слишком давно.