Я провёл другой рукой по простыням там, где она сжимала их в кулаки, и наши пальцы переплелись, сильно сжавшись. Тем временем я вонзался в неё так сильно и глубоко, как только мог, и ласкал ещё сильнее, потирая её клитор Пинки.
Её стоны стали тише, а тело напряглось подо мной. Любой другой на моём месте подумал бы, что делал недостаточно, но я знал, что это затишье перед бурей. Тишина перед потрясающим оргазмом, который прокатывался по ней дрожью вместе с моим именем, которое она не могла перестать выдыхать.
А потом я перевернул Аврору на спину и сделал именно то, что хотел сделать раньше. Я намотал её рыжие локоны на кулак, насладившись ощущением их шелковистости на моей коже, и приподнял её бёдра с кровати, в то время как грудь осталась опущенной. Раздвинув упругие ягодицы, я обнаружил её блестящую от влаги киску, такую влажную, удовлетворённую и манящую меня.
Наклонившись ко рту Авроры, откуда всё ещё вырывалось прерывистое дыхание, я прошептал ей на ухо:
— Тебе всё ещё нужно больше, принцесса?
— Не думаю, что я когда-нибудь перестану нуждаться в тебе, Уайатт, — ответила она хриплым от стонов голосом. В её словах слышалось почти удивление.
Я сделал глубокий вдох и попытался не обращать внимания на то, как теплота наполнила мою грудь. Потому что немного боялся, что и я никогда не перестану нуждаться в ней. Только не сейчас, когда я позволил себе отдаться этим чувствам.
***
— Может, ты перестанешь так много улыбаться? Мне становится не по себе, — проворчал Дюк, поставив одну из коробок рядом со мной.
— Что? Мне позволено улыбаться.
Я наморщил лоб и вышел из склада, направившись к задней двери, где уже были сложены остальные коробки.
Дюк — мой самый старый друг, и мы оба всегда ценили то, как хорошо умели общаться в тишине, поэтому я предположил, что тот факт, что я почти ничего не говорил, потому что думал только об Авроре, останется относительно незамеченным. Наверное, я и сам не понимал, что глупо улыбался в ответ на такие мысли. Теперь понятно, почему у меня ныли щёки.
— Да, тебе позволено улыбаться, но ты никогда этого не делаешь. — Дюк догнал меня несколькими широкими шагами. — За исключением пятниц, когда ты держишь в руке кружку пива и слушаешь, как Сойер и Человек-волк болтают о всякой ерунде.
Что ж, тут он прав.
Я просто пожал плечами и направился к задней двери, быстро пнув кирпич, который держал ту открытой, чтобы убедиться, что он на месте. — Может быть, я думаю о бесплатном пиве, которое ты подаришь мне за то, что я помог тебе сегодня.
Я шутил, хотя знал, что, помогая Дюку с доставкой, я выражал ему благодарность за то, что он помогал на ранчо, когда мы в нём нуждались, особенно во время сезона отёла и клеймения. Он бы никогда в этом не признался, но этот парень — отличный наездник, и в большинстве случаев может управляться со скотом лучше меня.
— Очень может быть. — Рассмеялся Дюк и схватил коробку, как и я. Мы молча отнесли их обратно в помещение, пока он со вздохом не поставил свою коробку на другую. Затем Дюк повернулся ко мне, опираясь локтем о стопку. Он поднял брови.
— Хотя, если подумать, за последний месяц или около того ты стал улыбаться гораздо чаще.
Самодовольная ухмылка, которую он едва сдерживал, стала ещё более откровенной.
— О, да? — спросил я, изобразив непонимание и сложив руки на груди.
— Да. — Дюк отзеркалил мою позицию. — Особенно когда рядом рыжеволосая британка.
Между нами повисло молчание, Дюк по-прежнему смотрел на меня с понимающей улыбкой. Не знаю, почему я не хотел признаться в том, что произошло между мной и Авророй. Я бы хотел сказать, что это потому, что я джентльмен, а мы все знали, что джентльмены не рассказывают друг другу о своих чувствах. Особенно учитывая, что мы с Авророй не обсуждали произошедшее между нами, и что оно значило. Хотя, в основном, потому, что мы были немного заняты чем-то другим, кроме разговоров прошлой ночью и утром…
Кроме того, она, возможно, не хотела, чтобы люди знали, и такое желание я бы уважал. Но, если быть до конца честным, именно поэтому я боялся что-либо говорить. Что, если для неё это ничего не значило? Что, если я просто помогал ей почувствовать себя лучше после того, как её бывший разбил ей сердце? Не то чтобы я не поступал так же с другими женщинами после того, как Холли ушла от меня.
Чёрт, как Аврора вдруг заставила меня испытывать все эти… чувства? На меня не похоже. Я либо доволен, либо раздражён. У меня нет такого широкого спектра эмоций, как у Авроры. Я понял, что так жить, как правило, проще.
Я не нервничал. У меня не кружилась голова. Я не волновался.
За исключением, очевидно, по поводу Авроры я нервничал.
Забавно, но я думал, что мог бы сделать гораздо больше и для неё тоже. Больше, чем я думал, что когда-либо смогу.
— Хорошо, я переспал с Авророй, — признался я с долгим вздохом, который заставил мой разум легко погрузиться в мечты о том, чем бы я хотел заниматься с ней прямо сейчас. Мне потребовалось много сил, чтобы прийти в себя. — Теперь ты доволен?
Дюк присвистнул.
— Ну, будь я проклят!
Внезапно он начал рыться на полках вокруг нас, затем достал бутылку довольно дорогого виски. Дюк кивнул головой, позвав меня из кладовой к бару, где взял два бокала и наполнил их.
И он всё время ухмылялся.
Дюк пододвинул ко мне один из бокалов и взял другой.
— Отпразднуем, что ты наконец-то позволил себе получить то, что хочешь.
— Что ты имеешь в виду?
Я улыбнулся и, в конце концов, чокнулся своим бокалом с бокалом Дюка, который он держал в ожидании меня.
Посмеиваясь, Дюк отхлебнул виски, и по его лицу пробежало блаженное выражение, пока он наслаждался вкусом. Он поставил стакан на стол и прислонился к барной стойке.
— Значит, что с тех пор, как Холли ушла, ты вбил себе в голову, что не заслуживаешь ничего хорошего. Такое ощущение, что ты совершенно забыл, что означает твоя татуировка. И я, чёрт возьми, точно не позволил тебе убедить меня набить волка на моём плече, чтобы ты мог забыть о том, зачем нам эти татуировки.
— Верно, — я сделал большой глоток виски, чтобы слова Дюка осели в моей голове, — потому что я счастливее всего, когда не в клетке.
Например, прямо сейчас, когда я, наконец, перестал подавлять свои чувства и позволил себе насладиться сладким медом, которым являлась Аврора Джонс. И, боже правый, у неё был феноменальный вкус.
Настолько, что я, возможно, действительно пристрастился к нему. Я смотрел на часы, гадая, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз прикасался к ней. В последний раз провёл языком по её золотистой, усыпанной веснушками коже.
— А что Аврора? Она определённо тебе подходит. Ты выглядишь, я не знаю… — Дюк пожал плечами, размышляя над своим напитком и крутя его в бокале. — Рядом с ней легче.
Петарда.
Я не мог сосчитать, сколько раз Аврора заставляла меня улыбаться и смеяться, даже если большая часть улыбок была просто из-за её существования и на те глупости, которые она иногда выкидывала. Без Авроры я бы не выбросил и не сжег всю одежду, которая напоминала мне о Холли. Напомнила мне о человеке, которым, как я всегда думал, я должен был стать, но теперь понимал, что это сделало бы меня просто отчаянно несчастным, который никогда не смог бы стать самим собой.
Без Авроры я бы не позволил себе заниматься полуденным плаванием в озере, беззаботными верховыми прогулками или даже чёртовой утренней йогой на рассвете.
Жизнь стала светлее, пожалуй, самое подходящее слово, чтобы описать, как она наполняла мою жизнь ощущениями. И ярче, когда она была рядом, солнечного света становилось намного больше, точно.
— Я думаю, самая длинная речь, что ты когда-либо говорил за один раз, — поддразнивал я, пытаясь притвориться, что его слова не задели меня так сильно.
— Да, ну, кто-то же должен был сказать, и я твой самый старый друг, так что, наверное, должен был быть я. — Дюк улыбнулся, допил свой напиток и хлопнул ладонью по барной стойке, звук эхом разнёсся по пустому помещению. — Кроме того, мы все знаем, что Сойер и Человек-волк, когда узнают, о чём ты говорил, начнут задавать тебе очень интимные вопросы, например, какие звуки она издает. Кто-то из нас должен быть взрослым.