Кстати, о необычном. Однажды девушка увидела в кафе мужчину такого, такого, такого красивого, что ей захотелось иметь его в доме, как если бы он б-б-был о-о-о-огромным изумрудом на б-б-бархатной подушечке. Только смотреть, не прикасаясь. Она увидела у него на пальце обручальное кольцо. Как можно выйти замуж за-за-за существо, которое создано для-для-для того, чтобы им любовались? — спрашивала она себя, с трудом собравшись с мыслями. Она бы умерла от стыда, если бы ей пришлось обедать с ним за одним столом, потому что он был слишком красив для человеческого существа.
Почему бы однажды не дать спине отдых? Но она знала, что шеф никогда не поверит, что у нее болит позвоночник. Тогда она решилась на ложь, которая убеждает больше, чем правда: она сказала шефу, что не сможет прийти на работу, потому что ей надо удалять очень болезненный зуб. И ложь помогла. Иногда только она может помочь. Итак, на следующий день, когда четыре усталые Марии ушли на работу, она в первый раз в жизни стала обладательницей одной очень ценной вещи: одиночества. Комната принадлежала только ей одной. Она плохо представляла, как использует это пространство. Рядом никого. И тогда она стала танцевать, и это был безусловно мужественный поступок, ведь тетка не одобрила бы его. Она кружилась и танцевала, потому что, оставшись одна, она стала: сво-бод-на! Она использует все преимущества с таким трудом завоеванного одиночества: и включенное на полную громкость радио, и простор комнаты без Марий. Она попросила взаймы у квартирной хозяйки немного растворимого кофе и кипятку и выпила его перед зеркалом, чтобы не потерять себя. Возможность обрести саму себя была благом, которого она не знала раньше. Наверное, я никогда в жизни не была так счастлива, как сейчас, — думала она. Она никому ничего не должна, и никто не должен ей. Она даже позволила себе такую роскошь, как скука, вещь в определенном смысле даже изысканную.
Я немного удивлен той легкостью, с какой она попросила взаймы. Значит ей нужны какие-то особые условия, чтобы выглядеть очаровательной? Почему в жизни она совсем не такая? Даже ее отражение в зеркале не было ужасным: она выглядела довольной, но словно не совсем нормальной. — Ах, месяц май, я никогда тебя не забуду! — воскликнула она на следующий день, 7-ого мая, она, никогда не восклицавшая прежде. Потому, вероятно, что наконец ей что-то было дано. Дано ею же самой, но дано. Незабвенный, счастливый день. Яркий солнечный луч ворвался и осветил ее тусклое существование. Май, месяц белых свадебных одежд. То, что последует за этим — только попытка восстановить три, уже написанные страницы, которые, к несчастью, моя кухарка выбросила в мусорное ведро. Нет, это почти невыносимо, и я не надеюсь найти поержку у живых, мне могут помочь только мертвые. Увы, мне не удастся без потерь восстановить то, что я написал о встрече моей героини с ее будущим возлюбленным. Оставлю все как есть. И если меня спросят, как это произошло, я скажу: не знаю, я потерял эту встречу.
Май, месяц бабочек-невест, порхающих в белой фате. Ее восклицание, возможно, было предвидением того, что случилось вечером того же дня: под проливным дождем она встретила (взрыв!) первую в своей жизни любовь, и ее сердце забилось, как птица в клетке. Парень и она смотрели друг на друга сквозь пелену дождя и чутьем поняли, что они земляки, существа одной породы. Он смотрел на нее, вытирая руками мокрое лицо. И девушка, едва взглянув на него, поняла, что это ее судьба. Он… Он подошел и певучим голосом жителя северо-востока, взволновавшим ее до глубины души, спросил:
— Простите, сеньорита, могу я пригласить вас погулять?
— Да, — поспешно ответила она, боясь, как бы он не передумал.
— И позвольте узнать, как вас зовут?
— Макабеа.
— Мака — что?
— Беа — закончила она.
— Простите меня, но это звучит как название болезни.
— Мне мое имя тоже кажется странным. Но моя мать дала обет Деве Марии, если я выживу, назвать меня именно так, и до года у меня вообще не было имени, и я предпочла бы вообще не иметь никакого, чем такое, ни на что не похожее. Она перевела дыхание и закончила уныло — но, как вы видите, я выжила… вот и…
— В сертане Параибы обет — тоже дело чести.
Они не замечали, куда идут. Они брели под проливным дождем и остановились перед витриной магазина метизных товаров, где за стеклом были выставлены трубы, жесть, огромные болты и гвозди. И Макабеа, боясь, что молчание не понравится ее недавно обретенному возлюбленному, сказала:
— Мне так нравятся гайки и гвозди, а вам?