Она сказала:
— Мне будет так жаль себя, когда я умру.
— Глупости, если ты умрешь, то совсем.
— Тетя учила меня не этому.
— Ну ее к черту, эту твою тетку.
— Знаешь, чего бы я больше всего хотела? Стать артисткой кино. Я хожу в кино только в день получки. И выбираю самые дешевые кинотеатры. Я обожаю артисток. Ты знаешь, что Мерилин была вся розовая?
— А ты — цвета грязи. Для артистки ты не вышла ни лицом, ни фигурой.
— Ты думаешь?
— Ну, ясно.
— Я не люблю, когда на экране показывают кровь. Я не могу видеть кровь, меня от этого тошнит.
— Тебя тошнит или ты плачешь?
— До сего дня меня, слава богу, еще ни разу не стошнило.
— От тебя толку, как от козла молока.
Думать — это так трудно, она не понимала, как вообще люди думают. Но Олимпико не только думал, но и употреблял в разговоре изысканные слова. Макабее никогда не забыть, как при первой встрече он назвал ее «синьорита», словно она была кем-то. И так как она была кем-то, то купила себе тюбик розовой губной помады. Их разговоры всегда были бессмысленными. Она прекрасно понимала, что никогда не называла вещи своими именами. И «любовь» она не называла любовью, называла «не-знаю-что». — Слушай, Макабеа… — Что слушать? — О Боже! «Слушай» — не значит «напрягай слух». Так говорят, когда хотят привлечь чье-то внимание. Понимаешь? — Все-все, до капелюшечки! — Господи, до какой «капелюшечки», если я еще ничего не сказал! Так вот, слушай, я приглашаю тебя на чашечку кофе. Хочешь? — А можно кофе с молоком? — Можно, но за ту же цену. Если будет дороже, разницу заплатишь сама.
Макабеа не вводила Олимпико ни в какие расходы, за исключением того случая, когда он угостил ее кофе с молоком, который она насахарила так, что ее чуть не стошнило, но она пересилила себя, чтобы не опозориться. Она положила столько сахару, чтобы не упустить ни одной возможности.
А однажды они ходили в зоосад, причем она сама заплатила за билет. Животные поразили Макабею. Она была напугана и не понимала, зачем они существуют. А когда она увидела носорога — огромную, черную, круглую громадину, то со страху обмочилась. Носорог показался ей, прошу прощения, ошибкой Создателя. Но на самом деле она не думала ни о каком Боге, это была просто привычка. К ее величайшей радости Олимпико не заметил, что с нею приключилось, и она сказала ему:
— Я мокрая, потому что села на мокрую скамейку.
И он ничего не понял. И Макабеа автоматически вознесла благодарственную молитву. Это не было молитвой Богу, просто она повторяла то, чему ее учили в детстве.
— Жираф такой элегантный, правда?
— Глупости, животные не бывают элегантными.
Макабеа завидовала жирафу, который так высоко парил в воздухе. Заметив, что ее комментарии о животных не обрадовали Олимпико, она решила переменить тему:
— В» Радио-Часах» сказали одно слово, которое показалось мне таким изысканным — мимикрия.
Олимпико с подозрением посмотрел на нее:
— Разве порядочные девушки говорят о таких вещах? Знаешь, к чему это приводит? На Манге полно девиц, которые задают подобные вопросы.
— Манге — это пригород?
— Манге — это дурное место, туда ходят только мужчины. Ты не поймешь, но я тебе скажу одну вещь: еще встречаются дешевые женщины. Ты стоила мне дешево, одну чашку кофе. Я не буду больше на тебя тратиться, хорошо?
Она подумала: я не стою того, чтобы он за меня платил, ведь я описалась.
После дождя в Зоологическом саду Олимпико уже не был прежним: он вышел из себя. И позабыв о том, что сам говорил мало, как и подобает серьезному человеку, упрекнул Макабею:
— Черт побери! Ты же рта не раскрыла. Тебе что, не о чем слова сказать?
Тогда, расстроившись, она сказала:
— Слушай, император Карл Великий звался в своей стране Каролус! А ты знаешь, что муха летает так быстро, что, если бы она летала по прямой, то облетела бы земной шар за 28 дней. — Это ложь!
— Вовсе нет, клянусь чистотой своей души, я слышала это по радио!
— Все равно не верю.
— Умереть мне на этом месте, если я вру. Пусть мои родители горят в аду, если я тебя обманываю.
— Посмотрим, останешься ли ты жива. Слушай, ты прикидываешься или на самом деле такая дура?
— Я не знаю, какая я, считаю, что я немного… Я хочу сказать, что я не очень хорошо знаю, кто я на самом деле.
— Но ты, по крайней мере, знаешь, что тебя зовут Макабеа.
— Это так. Но я не знаю, что внутри моего имени. Знаю только, что я никогда не была важной персоной.
— Так вот, запомни, обо мне еще напечатают в газетах, и мое имя станет известно всему миру.
Макабеа сказала Олимпико: