В это время его чувства к Макабее остыли и превратились в рутину, хотя они никогда и не были горячими.
Олимпико часто не приходил на свидания. Но для Макабеи он был возлюбленным. И она думала только о том дне, когда он захочет стать женихом. И жениться.
Из разговоров Олимпико узнал, что у Глории есть отец, мать и горячая пища в определенные часы. Олимпико просто пришел в экстаз, когда узнал, что ее отец работает в мясной лавке. Он догадывался, что Глория будет очень плодовитой, в то время как Макабеа, казалось, несла в себе свою собственную смерть.
Да, забыл сказать об одном факте, поистине удивительном: в жалком, почти увядшем теле Макабеи безграничное дыхание жизни было таким сильным и таким богатым, как у беременной девственницы, оплодотворенной партеногенезом; она видела сумасшедшие сны, в которых появлялись громадные доисторические животные, словно она жила в эпоху, далекую от нашего кровавого времени.
Случилось так (взрыв), что Олимпико внезапно порвал всякие отношения с Макабеей. Эти отношения, возможно странные, были, тем не менее, слабым подобием любви. И вот Олимпико заявил ей, что встретил другую девушку, и что эта девушка — Глория. (Взрыв). Макабеа прекрасно видела, что творится с Олимпико и Глорией: они целовались взглядом.
Глядя в невыразительное лицо Макабеи, Олимпико захотелось даже сказать ей какую-нибудь любезность, чтобы смягчить прощание навсегда. И поэтому он сказал:
— Ты, Макабеа, как волос в супе. Тебя не хочется съесть. Прости, если я тебя обидел, но это правда. Ты обиделась?
— Нет, нет, нет! Ах, пожалуйста, я хочу уйти! Пожалуйста, поскорей говори мне» прощай»!
Лучше бы я не говорил о счастье или несчастье: не провоцировал это бесчувственное расставание и сирень, этот запах фиалок, ледяные волны прилива, оставляющие пену на песке. Нет, это слишком больно.
Забыл сказать, что Макабеа, к несчастью, была чувственной. Как могло случиться, что в таком жалком теле помещалось такое сладострастье, а она даже не знала об этом? Загадка. Она попросила у Олиипико в начале их любви маленькую фотографию размером 3 на 4, где он улыбался, демонстрируя золотой клык, и это так ее взволновало, что бедной Макабее, чтобы успокоиться, пришлось трижды прочитать «Отче наш» и дважды «Аvе Маriа».
В тот момент, когда Олимпико ее бросил, ее реакция (взрыв) была самой неожиданной. Она захохотала, ни больше, ни меньше. Она смеялась, потому что не помнила, как плачут. Удивленный Олимпико тоже издал несколько смешков, не понимая, что происходит. Какое-то время они смеялись вместе. Вдруг Олимпико осенило, и он спросил с неожиданной чуткостью, не нервный ли это смех. Макабеа перестала смеяться и сказала очень, очень устало:
— Не знаю…
Макабеа поняла одну вещь: причиной ее несчастья была Глория. Но так и должно было случиться, потому что Глория была толстой. Полнота всегда была тайной мечтой Макабеи, потому что еще в Масейо она услышала, как какой-то парень сказал проходившей по улице толстушке: «Полнота — твоя красота! «. С этого самого момента ей захотелось поправиться, и тогда она высказала единственную в своей жизни просьбу. Она попросила тетку купить рыбий жир (уже тогда она была подвержена влиянию рекламы), на что тетка ответила:
— Воображаешь, что ты дочь миллионера?
После того, как Олимпико ее бросил, Макабеа, не будучи по природе меланхоличной, старалась жить так, словно ничего не случилось. (Она не чувствовала отчаяния и т. п. и т. д…). Да и что могла она сделать? Макабеа была натурой стойкой. К тому же, меланхолия — привилегия богачей, тех, кому нечего делать. Меланхолия — это роскошь.
Да, забыл сказать, что на следующий день, после того, как Олимпико дал ей отставку, Макабее пришла в голову одна мысль. Поскольку никто не собирается устраивать ей праздник, а тем более свадьбу, она решила это сделать сама. Праздник состоял в том, что Макабеа купила безо всякой нужды новый тюбик губной помады, не розовой, какой она обычно пользовалась, а ярко-красной. В умывалке она накрасила рот, перекрыв его естественные очертания, чтобы ее тонкие губы стали похожи на шикарные губы Мерилин Монро. Потом она взглянула в зеркало и увидела там какую-то жуткую фигуру, у которой вместо губ, казалось, было кровавое месиво, словно после зубодробительного удара (небольшой взрыв).