— А в-четвертых… — усмехнулся Доброполов, — Аксиньюшка — лебедь, и ей не более тридцати годов. Дорогой Валентин, вы уже решили лично сделать разведку усадьбы. Вижу по вашим глазам. Но, к сожалению, на сегодня пока все ясно…
На лукавим лице Бойко отразилось разочарование.
— Товарищ старший лейтенант, я так и думал: сегодня же лично произвести рекогносцировку. Чувствую — мой точный глаз в усадьбе необходим…
— В точности твоего глаза я не сомневаюсь, — переходя на «ты», — улыбнулся одними губами Доброполов. — Но сегодня я тебе приказываю отдыхать.
— Есть отдыхать, товарищ старший лейтенант, — приложил Бойко руку к пилотке.
Доброполов пососал свою трубочку, устало щурясь на свет гильзы, задумчиво заговорил:
— Да, лейтенант, думали ли мы, занимая этот рубеж, что столкнемся с такой заботой? Здесь, как говорится, на самом острие войны, где траве — и той расти страшно?..
— Оно, Данилыч всегда так, — весело подхватил Бойко, — куда мы, туда и жизнь. За немцами — смерть, за нами — жизнь. Вот она спряталась в погреб, и снарядами ее оттуда не вышибешь. Заметили вы, какой Пуговкин стал веселый? Он уже разглядел, что и хозяюшка красивая. И ничего ему не надо, как только к ней с провиантом отправиться. Ничего ему не страшно, как будто эта семья ему родная. Да и вся рота уже говорит об этой Аксинье Ивановне. Весь батальон видел, как бегала она на огород лук рвать. Да что там! — весь полк уже следит за этой усадьбой… И уж будьте спокойны: горе тому немцу, который вздумает перебраться на этот берег… Знаете, я уже слышал — в нашей роте говорят — как это мы, дескать, на этом берегу расположились, когда баба и та уж закрепилась и готовится Нессу форсировать…
Бойко и Доброполов засмеялись… Когда командир взвода ушел, Доброполов накинул на плечи измятую шинель, прилег на грубо сколоченные нары, задумался…
После рассказа Пуговкина он рисовал себе обитателей усадьбы с большей определенностью. Автоматчик сделал облик неизвестной женщины родным и притягивающим, как далекий, пока еще неясный свет.
«Одна с ребенком и больной старухой, вцепилась за свой клочек земли… Одна против немецких снарядов и мин в своей норке, для которой достаточно одной фугаски… Да полно — одна ли? А Пуговкин, а Бойко? Вся рота, да и сам он»…
И Доброполов представил сияющие глаза Пуговкина, с радостью выслушивающего приказание доставить в усадьбу подарок от роты. Вот он ползет сейчас со своей ношей под роем пуль и ничто не в силах остановить его…
Влажный, густой ветер, задувая под плащ-палатку, колебал огонек снарядной гильзы. Медовый аромат сурепки вливался в блиндаж. Музыкальный звон сверчков наполнял настороженное безмолвие ночи. Иногда ветер приносил густой могильный запах разлагающихся невдалеке немецких трупов — запах смерти…
Напоминание о смерти вызывало в Доброполове болезненное, тошнотворное чувство.
Но как он мог думать о смерти, когда рядом неистребимой была жизнь! Когда сияла она отовсюду солнечным светом, дышала в каждом комочке земли, в каждом стебле травы, в каждом взгляде, полном веры и надежды.
Доброполов почувствовал, как горячая волна подступает к горлу, и сердце начинает биться так, как всегда билось перед боем — твердо, призывно, как удары боевого барабана…
Он порывисто встал, закурил, прислушался к пулеметной дроби, доносившейся из-за речки. В памяти мелькали картины недавнего боя, геройская смерть любимца роты — командира второго взвода. Возможно, и эта ночь станет кануном еще более жестокого сражения. Возможно, и его ждет… Но Доброполов не хотел думать о том, что его ждет. Он закрыл глаза, как бы не желая худшего, что может случиться.
Полуразрушенный домик с сорванной крышей возник в его сознании, ярко вспыхнули жгучекрасные мальвы…
На рассвете, когда жаркая пулеметная трескотня разгоралась у Нессы, у входа в блиндаж послышался веселый гудящий бас Пуговкина:
— Разрешите войти, товарищ старший лейтенант?
— Входи, — разрешил Доброполов, быстро вставая с нар. — Что нового, Евсей? Доставил продукты?
Пахнущий землей блиндаж был низок. Согнувшись вдвое и блестя открытыми, смелыми глазами, Пуговки доложил:
— Ваше приказание выполнено. От Аксень Ивановны привет и благодарствие всей роте. Митяшку чаем напоили. Приказал из погреба не вылезать ни в коем разе. Ветров ночью Аксень Ивановне картошки накопал и воды притащил.