е только во сне, тебе скорее всего придется расстаться в будущем со сном вообще. Март застоялся. Легкой пленкой лед все еще покрывал улицы Дэйна. Это был другой Дэйн. Охваченный властью хаоса и подчиненный правлению вырвавшихся на свободу людских демонов. - Не подскажете, который сейчас час? - голос девушки, словно рука попрошайки, хваталась за проходящих мимо людей, точно за дорогое пальто, в надежде оторвать себе на память блестящую пуговку. Тогда мир крутился перед ее глазами. Вряд ли что-то изменилось сейчас. Он все так же крутится и отворачивает свое лицо, когда вызываешь его на честный поединок. Она в то время была другой: молодой (если так можно сказать о человеке вне времени и пространства), наивной и глупой. - Ровно два часа дня, милая, - бросил ей торопливый старичок, который вероятно был мужчиной среднего возраста. Быстрый темп жизни и острая нужда заработать деньги ради пластиковых карт элитных оттенков, прожить жизнь ради того, чтобы после ее окончания установили дорогой крест на твоей могиле, завести семью просто потому, что так все твердят. Вот что стало с этими людьми. Они попали в жернова пропаганды якобы здорового и успешного образа жизни, а на самом деле изнашивали себя слишком быстро, как дорогие, могущие служить годы и годы ботинки, но надетые на ногу, раза в три меньшую по размеру. - Два часа дня, - повторила она. - Два. - Задумалась над этим словом. - Часа. Вторая мировая война оставила на их мире незаживающий шрам, из которого порой сочилась гниющая ало-черная кровь. Все еще иногда вспыхивали очаги ненависти и агрессии, их тушили насилием и еще большей жестокостью. Мир продолжал вариться в собственных душевных нечистотах, даже когда с мировых трибун убрали главного вождя человеконенавистничества всех времени и народов. Шагая по истрескавшемуся асфальту в незнакомую ей сторону, Айлин думала о том, что произошло. О том, чего своими глазами она не видела, но, казалось, была близка к эпицентру событий, как никто. Она родилась (подходит ли ей вообще это слово?) сразу же после окончания войны. Родилась, не помня свое детство, отрочество, юность. Словно кто-то щелкнул пальцами - и фокус удался: возникла Айлин. Ее мысли путались, как волосы на ветру, сбиваясь то на одно, то на другое. Была ли проблема, сам корень сочащегося из людей зла, в Гитлере? Он просто стал образцовой моделью того, в чем люди боятся себе признаться. Он повел за собой людей в эту кровавую баню сокрытых общественным приличием пороков и грязи, что таится в любом человеке, точно грязь под ногтями. Он всего-навсего зажег конфорку под забитой до краев гнусностью человеческой души и мертвечинным суфле из людских черствых сердец кастрюлей. Айлин устала (метафорично, конечно) бесцельно идти и опустилась на ближайшую скамейку. Персиковое солнце щедро проливалось на нее своим соком, подслащая даже самые мрачные мысли, делая самое темное настроение чуточку светлее. Рядом, на другом конце скамейки, сидел чернокожий мужчина с газетой в руках. Ведь это все в людях. В их мертвых сердцах, которые бьются лишь формально. В них нет жизни. Люди могут осуждать бесчеловечность Гитлера, бить себя в грудь и кричать о толерантности, но стоит увидеть человека с другим цветом кожи или разрезом глаз, и эта толерантность быстренько сбегает, даже не прихватив чемоданов. - Скажите, - обратилась она к соседу по скамейке, - вы находите меня красивой? Мужчина был несомненно сбит с толку. Газета упала на терракотовую деревянную поверхность, а его глаза остановились на Айлин. - Безусловно. Вы прекрасная молодая леди. Ваша красота, пожалуй, самая изящная и тонкая, которую мне доводилось видеть. Вы будто не из этого мира. - И я так же чувствую, - пробубнила Айлин. Ей казалось, что она и белая, и черная; и кареглазая, и голубоглазая, принадлежит ко всем расам и национальностям сразу. Иными словами, она ощущала в себе перекатывающиеся пузырьки пустоты. Мир вокруг был чужим, однозначно, но он тянулся к ней, как солнышко тянется лучами ко всем живым существам, насколько бы они не были не похожи на других. Солнце светит всем без исключениям: людям с любым цветом кожи, и здоровым, и прикованным к коляске. В этом мире есть место для каждого, даже если какой-то чудак и думает иначе. В этот театр пропускают без билетов, правда место у сцены придется оплатить. Итак, на повестке каждого дня с того момента стоял вопрос о ее происхождении. Жить, не зная, откуда ты пришел в этот мир, не имея понятия о том, кто твои родители - пытка. С того дня начались глобальные, но тщетные поиски смысла жизни, который постоянно песком просачивался сквозь ее пальцы. Добрые, по началу казалось так, люди вызвались ей помочь. Как правило, у анонимных «доброжелателей» не бывает лица. Они всегда натягивают на голову капюшон, предпочитая «помогать» как бы из угла. Тогда она еще не знала, что эта помощь превратит ее жизнь в вечную гонку за призраками, в бой, что уже давно проигран, в жизненно важную операцию на сердце, когда пациент уже умер. Доброжелатели поставили свои условия: выполняй, что скажем, тогда будешь получать, как собака корм, подсказки, что приведут тебя к разгадке. Первая кость, брошенная ей, была названа Рамиром. Глухой переулок совершенно нелюдной улицы, куда неизвестно по какой причине занесло пару средних лет. Эта темнота до сих пор резала ей глаза, возбуждая в памяти фантомные фигуры людей, которых уже нет в живых. Если ее сердце было живым, то оно орало, срывая к черту горло, от боли воспоминаний. Это был первый и последний раз, когда она позволила себе быть лишь зрителем в сцене настоящего убийства. Неожиданно появившаяся группа людей, вооруженных ножами, навсегда окрасила ее сны кровавым красным, сбрызнула картину ее жизни алой краской. Поступило следующее условие обмена информацией: мы тебе кусочек сведений о семье, ты нам - голову мальчишки в коляске, имя которому Рамир. Айлин нервно дернула кухонную занавеску цвета морской волны; в ней вздымались цунами и бессильно опадали в сердцевину морской пучины. Время ушло, а когда был шанс вмешаться, она просто стояла и смотрела. - Я поступила, как истинный человек. Стояла и смотрела на беду других людей. Вы же так обычно поступаете? Достаете камеру, когда кого-то избивают? Скандируете со своих трибун в поддержку насильника, когда он измывается над жертвой? Политика невмешательства, даже когда кровью забрызгивает твою одежду - это же о вас, правда? - Ты говоришь так, будто под собой понимаешь меня, - осторожно сказал мужчина, смущенный ее слишком острым, точно игла шприца, взглядом. Она была для него гиперболизированной моделью всего и сразу. Если взгляд Айлин иголка, то он сам для нее, как бьющаяся на шее жилка, скрытая под покровом теплой кожи. И он знает, что этот укол будет болезненным в любом случае, сколько бы доктор не увещевал на свой профессионализм. - Почему ты спокоен? - спросила Айлин, в которой спокойствие вырывало себе волосы в приступе бешенства. - Я не спокоен, я... Я не знаю, как относиться к тому, что вижу и слышу. Вчера моя жизнь была совершенно обычной. Я верил в инопланетян, смотрел на звезды и представлял себе космос, каким его показывают в фильмах. Иногда читал книжки про сверхъестественное, чрезмерно много ел жареной картошки, переходил на «красный», но... Черт возьми, я даже не подозревал, что в мире есть что-то большее! - Все вы, люди, так живете. Не представляете, что есть нечто большее, нежели тупо работать от звонка до звонка, питаться вредной пищей и пополнять статистику больных диабетом или страдающих от порока сердца. Вы даже не представляете, какой потрясающий мир цветет за вашими стенами из пыли и выхлопных газов, утренней спешки и вечерней раздражительности. - Не нужно этой рекламной кампании. Я не собираюсь покупать билет в рай. - Потому что в аду жить проще? Всегда можно поныть и потыкать пальцем в невидимую судьбу, правда? - Сама-то веришь в судьбу? Ты, как я понимаю, так и не нашла ответов на вопросы о своем происхождении. - А ты, как я понимаю, не заметил ничего странного в моем рассказе? - Не заметил странного?! Возможно, ты не в курсе, но все, что связано с тобой, странно! Усталость набивала ватой ее вены. Кем бы она ни была, но она чувствует. Будь проклят ее создатель! Было ощущение, словно ее поместили в клетку под названием «Земля», к людям, как подопытную мышь. А потом ее череп вскроют и под мощной лупой рассмотрят достигнутый эффект. - Ну может, странно то, что ты меня не убила. Было бы проще прикончить младенца и получить конфетку за послушание, чем так и остаться ни с чем. - Да, ты прав. Но победа, полученная слишком высокой ценой, теряет свою ценность. Чем выше стоимость твоего триумфа, тем горче он на вкус. - Пожалела меня? Она слышала в его голосе незнакомые доселе переливы эмоций, точно кто-то играл его голосом, как на арфе. Зазвучала печальная мелодия на дрожащих струнах. Обида? Негодование? Злость? Понять человека было сложно. - Расскажи мне, что ты чувствуешь. Я теряюсь в твоих интонациях, как в зарослях камыша. - Ты слышишь какие-то интонации в моем голосе? Рамир не знал, с каким выражением лица смотреть на эту девушку. Это существо. Создание. Нечто, что он видит впервые в своей жизни. Нечто, что не показывают в учебниках биологии даже за старший класс. Определенно, существует то, чего мы не видим. Просто потому что не хотим открывать глаза. - Да. Твой голос отражается в моей голове, точно свет от зеркальны