— Вы к кому, молодой человек? По какому вопросу? — попыталась остановить меня пожилая женщина–секретарь в приёмной, но я уже постучал в дверь кабинета с золочёной надписью на чёрной табличке, робко вошёл. Важный господин лет сорока в дорогом, с искрою, костюме, удивлённо посмотрел на меня, отложил газету. Не торопясь порезал лимон складным ножичком.
— Чего тебе, уважаемый? — спросил недовольно. Обмакнул в сахар ломтик лимона, осторожно положил в рот, поморщился. Медленно поднял стакан в серебряном подстаканнике, запил чаем, поставил на блюдечко.
— Мне… путёвку…
Глаза обкомовца расширились до размеров очков. Он перестал жевать корочку лимона.
— В Сочи? Или в Ессентуки? А может, в Гагры пожелаете? Здесь тебе, что, парень, теркурсовет? Мы курортами не заведуем.
— Мне на целину. Или в тайгу с геологами. В Арктику на дрейфующую станцию. Подальше куда–нибудь…
Обкомовец очки поспешно снял, вынул из кармана отглаженный носовой платок. Пахнуло одеколоном. Быстро протёр их, напялил на толстый нос, уставился на меня. Такое чудо, похоже, видел впервые.
— А-а… Романтики захотелось?
— Да так.., — пожал я плечами. — Мир посмотреть. Чтоб интересно было… Жить негде, а на работу без прописки не берут.
— Жить негде… С этого и начинал бы. А то про целину загнул… Про Арктику… Чего же в колхозе не остался? Такая же самая целина. Так нет! Путёвку ему подавай! Понаехали тут, а теперь, видишь ли, жить им негде. Понятно, что ты за фрукт. Романтик, тоже мне нашёлся!
Надавил на кнопочку. Вошла секретарша.
— У меня сегодня не приёмный день, почему посторонние… — начал было он отчитывать секретаршу, но она замахала руками:
— Сам он, без спросу вошёл…
— Ладно, — нахмурясь, оборвал он её. — Пригласите Копылова.
Дверь снова бесшумно открылась. Вошёл лысый обкомовец в чёрном пиджаке с комсомольским значком на лацкане.
— Полюбуйся, Сергей Иванович, на этого комсомольца–добровольца. За путёвкой на целину явился, — поднося ко рту стакан, хохотнул очкастый. Романтик! В своём колхозе работать не хочет, в другой области щи лаптем хлебать собрался. Откуда ты, чудо доморощенное?
— Из Боровлянки. Тогучинский район… Колхоз «Кузбасс».
— А-а, Тогучин.., — небрежно протянул важный обкомовец, покручиваясь в пухлом, кожаном кресле. — Кто там у нас первым секретарём райкома комсомола? Этот, как его, Плешаков?
— Он самый, Плешаков, — подтвердил лысый. — Прежнего сняли за невыполнение годового сбора членских взносов.
— Позвони Плешакову, пусть определит романтика на боровлянскую ферму дояром. По направлению райкома комсомола. С жильём проблем не будет — домой, ведь, поедешь, не к чужим людям. Давай, романтик, двигай в свою… Как её?
— В Боровлянку! — подсказал лысый.
— Да, в Боровлянку… Поднимай животноводство! Это тебе наше комсомольское поручение. Добьёшься хороших надоев — орденишко подкинем. Героем пятилетки станешь. Вот тебе и романтика трудовых будней!
Неплотно притворив за собой дверь, я услышал, как важный господин в кресле звякнул подстаканником о блюдечко, засмеялся:
— Нет, ты видал? За путёвкой на целину явился! И впрямь, недотёпа верит, что туда с путёвками едут! Поставь этому… Как его?
— Плешакову!
— Вот–вот! Поставь на вид, что недостаточно ведётся работа с молодёжью по закреплению её в колхозах и совхозах Тогучинского района. А как сказал Никита Сергеевич Хрущёв…
Что сказал главный демагог страны, я уже не слышал. Глотая обиду, ступал по упругим коврам лестничных ступеней, вынося из обкома в душе своей новые чувства: ненависть к чинушам, разочарование в комсомольских идеалах, неверие в светлое будущее, обещанное Хрущёвым и его прихлебателями.
Для меня начинался новый этап самоутверждения в жизни, в которой мало просто выжить, не сделав ничего полезного для других людей, для природы. Не испытав и толики того, о чём мечталось, что грезилось. Всего несколько месяцев разделяли меня от свершения самой страстной мечты — стать моряком.
Об этом завтра. Хотя брезжит рассвет и, стало быть, уже сегодня. Я плохо спал, всю ночь ворочался с боку на бок. Кофе, выпитый вечером, дал знать. Вспоминая былое, включал фонарь, гонял комаров, делал записи в дневнике. А сейчас глаза слипаются, на плоту не усидеть, надо выспаться. Кто меня гонит? Кто в этой глуши запретит мне спать, сколько хочу? Устраиваюсь поудобнее, накрываюсь пледом. И сказано в Библии: «Спокойно ложусь я и сплю, ибо, Ты, Господи, един даёшь мне жить в безопасности». Псалом Давида 4 (9)