Выбрать главу

До призыва оставалось три дня. Я провёл их в Боровлянке. Впервые подержал на руках маленькую Людку — четвёртую по счёту сестру. Ей было чуть больше годика. И она не замедлила обмочить мою белую шёлковую сорочку. Людка родилась 23 февраля, в день Советской армии и Военно–морского флота.

— Эх, кабы парень… В аккурат было бы в такой день родиться! — сожалел отец.

В последний раз проехал я верхом на Волге по любимым лесным местам. Заглянул на сосновые посадки. Слез с лошади, прошёлся вдоль ряда молодых, изумрудно–зелёных, колких сосенок. Как быстро вытянулись! Иные и до пояса мне доходили. Я гладил их за макушки, вспоминая, как выбирал из пучка саженец–хвоинку, похожую на травинку. Которая из них моя? Эта? Или, быть может, та? Или вон та? Много их здесь моими руками посаженных. Попробуй теперь узнай! Эва, какие вымахали! Ну, бывайте, красавицы! Свидимся ли ещё когда? Сажал вас и о море мечтал. И вот, ухожу на флот. А вы растите, зеленейте…

На какую–то минуту необъяснимая тоска сжала сердце. Сосенки, убегающие вдаль, под косогор, словно молчаливо упрекали: «Покидаешь нас…». Всё, всё оставляю… Волгу, послушно идущую за мной вдоль борозды. Лес, звенящий птичьим гомоном, пестреющий цветами и разнотравьем. Дело отца, вместе с которым так много сделано в этом лесу. Шевельнулась мыслишка: «А правильно ли поступаю, навсегда бросая родные места?». Но только на миг сомненья потревожили душу.

— Но, Волга! Скачи в последний раз во весь опор! Что проку в этом душном и жарком лесу? Прохлада моря освежит меня! Хочу в океан! Хочу услышать его могучее дыхание. Прощай, лес! Прощайте, родные места! Возможно, я вернусь к вам. Но это случится не скоро.

На расчётные деньги, полученные в кассе «УНР‑745», я купил матери туфли, отцу часы «Победа», сестрёнкам новосибирских конфет, а тётке Поле отрез крепдешина на платье.

Не понимаю, почему у меня не достало ума подарить что–нибудь бедной, несчастной тётке Лене, у которой так часто спасался от отцовского гнева? Прости, тётка Лена, неблагодарного племянника! Помню тебя, запоздало вспоминаю о тебе с глубокой скорбью.

На проводы родители собрали всех жителей села. Три дня Боровлянка пила, пела, плясала и гудела. Отец, в лесниковской фуражке, сдвинутой на затылок, в синей майке, соловело смотрел на меня, стучал по моей спине кулачищем.

— Сынка! Едрёна мать! Не подкачай там! Давай вмажем напослед… Ты моряк или не моряк, едри–т–твою в жерди мать?!

Качаясь на неустойчивых ногах, отец облапывал какого–нибудь мужика, заявлял, гордясь:

— В Морфлот идёт… Эт–то тебе, брат, я скажу-у! Нет.. Ты понял? В Морфлот! — и запевал громко, размахивая рукой со стаканом:

Шаланды полные кефали В Одессу Костя приводил, И все биндюжники вставали, Когда в пивную он входил…

— Сынка! Едрит–твою в жерди мать! Как говорят моряки: «Всё пропьём, но флот не опозорим!». Наливай!

Мать, прощаясь, плакала и причитала:

— Ох, горе моё! Отец всю жизнь пьёт, теперь ещё и сын пьяницей станет. Все моряки — пропойцы! Пропади пропадом флот этот…

25‑го июня 1961‑го года в кузове всё того же колхозного грузовика «ГАЗ‑51», в котором я однажды заработал плеврит, и всё тот же шофёр Витька Кульга повёз меня в Тогучин на вокзал.

Мишка Захаров, кумир мой, недавно уволенный в запас, на «кошках» на столбе стоял в тельнике, когда гуляющие двинулись провожать меня за околицу. Моряк Боровлянку электрифицировал.

— Счастливо служить! — помахал мотком проводов. — Привет братишкам–тихоокеанцам! Поклон морю!

Пыльная просёлочная дорога через деревню Шубкино пролегла. Там Тоня Борцова живёт. Картошку полет в огороде. Вот разогнулась, посмотрела издали на проезжающий грузовик. Да мало ли кто едет в райцентр? Снова наклонилась с тяпкой над картофельной грядкой.

Остановиться? Проститься?

Я постучал по кабине. Шофёр притормозил, выглянул в открытое окно кабины, пыхнул папиросным дымом:

— Забыли чего?

— Да нет…

— А чего остановились посреди Шубкино? Если отлить — потерпи, сейчас за деревню отъедем…

Я медлил с ответом. Что скажу ей? «Прости, что так получилось после выпускного вечера, что долго не приходил, не послал ни одного письма». Как объясню молчание?

— Так мы едем? Или будем стоять? — нетерпеливо спросил водитель. — К поезду опоздаем.

— Поехали, дядь Вить… Море зовёт…