Она выпрямилась, поправляя на голове косынку. Окинула равнодушным взглядом проезжающий по улице автомобиль. Если бы она знала, кто смотрит на неё в эту минуту?
Рождение заново.
Спокойное, ровное течение плавно и не торопливо увлекало «Дика» всё дальше на север. К морю–океану. Вдоль непроглядной стены полузатопленных деревьев и кустов.
Блаженство плавания! Лёгкие как сон видения прожитой жизни, в которой особое памятное место занимает незабываемая юность. И всё самое приятное и дорогое у каждого человека, конечно же, связано с тем счастливым временем.
Развалясь поперёк плота, я читал Библию и нежился в вечерних лучах июньского солнца, радуясь душевному покою, благостному состоянию, в котором пребывал. Готовясь к новым записям, перебирал в памяти подробности юношеских эпизодов, уносящих в прошлое, заставляя неровно дышать, радоваться и сожалеть.
Воспоминания далёкой молодости оборвались внезапно, уступив охватившему меня чувству тревоги. Так рвётся туго натянутая струна. Резко, со звоном, всегда неожиданно.
Высокий, густой тальник вдруг закончился узким мысом, образованным низкой порослью торчащих из воды кустов. Широкая, бурная протока открылась справа, сливаясь с рекой. Подхватила плот, понесла по быстрине. Сначала я даже обрадовался заметной прибавке в скорости хода, но скоро обнаружил: плыву в обратную сторону! Вот уже и мысок, только что оставленный позади, но плот опять погнало вперёд и завернуло в новый круг. Усиленно гребу, пытаясь уйти с быстрины, но вижу за спиной всё тот же мысок худосочных зарослей. Понимаю, что попал в большой водоворот на месте слияния реки и протоки. Не паникую, налегаю на вёсла, смотрю по сторонам, стараюсь определить, в каком направлении легче вырваться из цепких объятий этой неукротимой круговерти. Вот понесло опять вперёд, с заворотом влево, на новый круг. На берегу, справа, на паромной пристани что–то кричат люди, размахивая руками. Доносятся отдельные выкрики.
— Хана ему! Не выплывет!
— Выплывет! Смотри, как вёслами наяривает! Выносливый, чёрт!
— Да куда ему против такого течения? Нет, не выплывет!
— Спорим, выплывет! Только бы вёсла не бросил! Упорный!
— Дыхалка подведёт… Долго не продержится… Спорим — не выплывет! Сто баксов ставлю!
До меня не сразу дошло: на пристани спорят обо мне! Скучая в ожидании парома, пассажиры уже и пари заключают на какого–то сумасшедшего, рискнувшего на плотике ринуться через такой водоворотище.
Весь ужас бедственного положения, в котором так быстро и нежданно–негаданно очутился, я осознал, стремительно приблизившись к середине кругового течения. Внутри этого огромного кипящего котла темнело пятно воронки размером несколько больше открытого канализационного люка. Я похолодел, увидев, как вода крутится вокруг чёрной дыры, ненасытно захватывая за собой всё, что вертится рядом с ней. Бревно встало торчком, вращаясь веретеном, моментально исчезло в зияющей пустоте. Всё, что проплывало мимо, подхватывалось, закручивалось, уносилось в бездонную горловину. Дикий, животный страх охватил меня. Весь мокрый, лихорадочно, в бессознательном исступлении колошматил вёслами воду, стремясь отгрести подальше от адовых врат преисподней.
— Мамочки! Ой, мама! Всё! Конец! Не справлюсь! Пропаду! О, Господи! Спаси меня! Не дай сгинуть в мутной бездне этого проклятущего водоворота!
И где–то затаённая, как последняя искра надежды, спасительная мысль: «Только бы не сломалось весло… Нет, выдержу, одолею стремнину… Выскочу из водоворота… Ещё быстрее грести! Ещё…».
Но всё меньше становились описываемые плотом спирали, всё ближе смертельная воронка, громче ободряющие крики на пристани.
— Держись, мужик! Правее бери! К берегу ближе!
На что надеялся я, продолжая бессильную борьбу с водяным смерчем, ошалело мотая вёслами? Я не выпускал из рук дюралевые рукоятки, с содроганием в душе сознавая, что не могу противостоять необузданной силе реки. Ещё несколько кругов и плот неминуемо нырнёт в глубокое жерло. Быстрое вращение бурлящей воды по краям тёмной дыры совсем близко. С шумным клёкотом и громким журчанием чудовищное горло жадно захватывало плывущую в него добычу: бутылки, доски, ящики и прочий речной хлам. Раздутая туша коровы крутнулась вокруг этой всепожирающей открытой пасти, утонула в ней. На миг мелькнули рога и всё. Где–нибудь за сотни метров выбросит её на поверхность, забьёт в прибрежные заросли. Да только дохлой корове без разницы, где вынурнуть. А мне?! Неужто конец?! Не верилось, что какие–то метры разделяют жизнь и смерть, что всего лишь минуты остаются на бесплодную борьбу и гибели не избежать. Я не призывал на помощь с берега, понимая невозможность её оказания. Не разрыдался истеричным плачем: некогда было отвлекаться и расслабляться. Ни на что не надеясь, чувствуя холодное прикосновение костлявых, скрюченных пальцев к моему горячему, распотевшему телу, я закричал, не переставая бешено работать вёслами: