А Борька, или Борюсик, как она его в такие минуты называла, как никто другой мог и понимал это. Ведь, как отметила еще раньше его первая женщина, в нем так и сидела эта загадочная и непостижимая суть женская, о которой мужчины не имеют ни малейшего понятия. Особенно, о сути печали сорокалетней женщины, одинокой и оставленной мужским вниманием. Нет! Партнеры по сексу у нее были, и их было столько, что она только пальцем поманит, как они с радостью, а вот такого, как Борюсик, талантливого, скромного и молчаливого, но верного и тонко разбирающегося в ее сути, такого не было и не будет. Об этом она знала и чувствовала, что Борюсик не просто менестрель в ее жизни, а нечто большее. И она это ценила в нем и берегла, ничего себе не позволяя, и не допуская с ним сексуальной близости.… Только задушевной и только духовной….
Но так ведь не может продолжаться вечность! Еще бы, молодой и талантливый, обласканный вниманием и бесплодными приставаниями женщин … Она это понимала и, ревнуя, вдруг сама не заметила, как влюбилась! Влюбилась отчаянно, словно в последний раз!
Теперь она уже не могла без того, чтобы не слышать его игру или голос, которые ее просто пронизывали насквозь, заставляя трепетать всю ее женскую суть, словно восемнадцатилетней девочки. И она трепетала, стараясь не подавать вида и повода. Но так ей только казалось. Потому что влюбленную женщину видят и различают по ее счастливым и радостно открытым глазам!
Она и не знала, что вокруг это уже заметили и судачили о том, что их грозная директриса, которая их за руку. Что она, словно маленькая девочка, за пацаном, и чуть ли не задрав юбочку. А юбочку, это от того, что она стала тщательно выбирать прическу, одеваться изыскано и, красуясь в коротенькой мини, маячить перед ним.
Одни работницы злорадствовали, другие умницы. Они тут же поняли, что пока Элен увивается, то ничего уже не замечает. Потому принялись с удвоенной энергией за правое и непобедимое дело работниц любого общепита — откладывать, и при первой же возможности тащить. И таскали, обкрадывая и обвешивая, конечно же, и обсчитывая!
Ревизия и недостача, как снег на голову! Тридцать тысяч! Не наших тысяч, а тех, когда Жигули стоили чуть более пяти тысяч. Вот так!
И всем завистникам показалось, что дни Элен сочтены.
Первый это заметил Борька. Они репетировали, а Элен не было! Потом он не видел ее весь вечер, и уже заканчивая, отбиваясь от настойчивых приглашений женщин, он вышел и встал там, где всегда она его подхватывала и подвозила. Он стоял и ждал! Он же не знал, что она тоже ждала. Она заперлась в кабинете и, приняв угрожающую здоровью дозу, ждала результатов. Она решила таким образом избежать неизбежного позора.
— Вы Элен не видели? — Спрашивал Борька у выходящих работниц ресторана.
Которые не ожидали его появления и тут же просто падали, имитируя усталость, садились на лавочку, придерживая руками пузатые и забитые до отказа неподъемные сумочки.
А так как он стоял и ждал, а время–то шло, то наконец одна из умненьких ему, догадавшись таким способом спровадить его с глаз долой:
— Да Элен еще и не выходила. В кабинете она просидела весь день!
— Спасибо девочки! — И он исчез за дверью служебного входа.
— Ну, слава богу, пронесло! А то, гад, приперся! Зачесалось ему, еб…. — Грязно выругалась одна из умниц.
— Элен, открой! — Кричал он перед дверью.
А потом стал стучать, сначала не сильно, а потом ударять со всей силы. Элен уже засыпая и плохо соображая, сползла с дивана и, шатаясь, без туфель, автоматически по привычке пошла на стук.
Защелка не поддавалась. Тогда она, повернулась, и небрежно махнув рукой, хотела уже улечься спать, как тут до нее донесся его голос, такой будоражащий ее всегда.
— Элен, Элен открой дорогая! Это я, Борюсик!
— Борюсик? — Хотела ответить, но уже захваченная наркотическим действием лекарств только прошептала.
— Зачем ты?
Встрепенулась! Он! За мной! Он! И из последних сил, осаждаясь мешком под дверью, падая, крутанула защелку.
Потом говорили, что она так специально поступила. Мол, она хотела уйти от ответственности и не думала травиться, а только, чтобы припугнуть начальство. Но так только болтали втихаря. А на самом деле?
На самом деле ее спас Борюсик. Просто менестрель в ее жизни и нечего большего…
Однако вернемся к нашей Наташке, уже пришедшей в себя. И узнаем, что за мелодии прозвучали на ее умелых, но увядающих губах…
Так что же лучше, аверс или реверс?
— М…м…м! — Наконец–то услышал Анатолий от своей… Хм! От кого от своей?