– Да… да… сударыня. Я не могу пожаловаться, я была счастливее вас… наверно. Одно только меня всегда сокрушало – что я не здесь…
Она вдруг умолкла, спохватившись, что неосмотрительно коснулась больного места. Но Жанна сказала ей ласково:
– Что поделаешь, голубушка, не всегда бывает так, как хочется. Ты тоже овдовела, не правда ли? – Ее голос задрожал, когда она продолжала: – У тебя есть еще другие… другие дети?
– Нет, сударыня.
– А что стало с тем… с твоим… сыном? Довольна ли ты им?
– Да, сударыня, он хороший, работящий парень. Вот уж полгода, как он женился и взял мою ферму; потому я и вернулась к вам.
Жанна, дрожа от волнения, прошептала:
– Так ты меня не оставишь больше?
– Разумеется, нет, сударыня, для того я и устроила свои дела.
Некоторое время они помолчали.
Жанна помимо воли опять начала сравнивать их жизни, но теперь уже без горечи в душе, а всецело покоряясь жестокой несправедливости судьбы. Она спросила:
– А как относился к тебе муж?
– О, сударыня, он был хороший человек, не лентяй; он сумел кое-что нажить. Он умер от грудной болезни.
Жанна, желая узнать все, уселась на кровати:
– Ну, голубушка, расскажи мне о всей твоей жизни. Это доставит мне такое удовольствие!
И Розали, подвинув стул, устроилась возле нее и начала рассказывать про себя, про свой дом, про своих знакомых, входя в мельчайшие подробности, дорогие сердцу деревенских жителей, описывая свой двор, смеясь над давними происшествиями, напоминавшими ей лучшие минуты прошлой жизни, и мало-помалу возвышая голос до тона фермерши, привыкшей отдавать приказания. Она закончила свой рассказ, воскликнув:
– О, моего добра на мой век хватит! Мне нечего бояться. – А затем, немного смутившись, добавила тихо: – Всем этим я все же обязана вам, так что знайте, я не возьму от вас жалованья. Ни за что! Ни за что! Если же вы не согласны, я тотчас ухожу.
Жанна возразила:
– Уж не думаешь ли ты, однако, служить мне даром?
– Разумеется, сударыня. Деньги! Вы хотите предложить мне денег! Да у меня их почти столько же, как и у вас. Да знаете ли вы, сколько у вас останется после всей возни с залогами, ссудами, уплатой процентов, которые еще не внесены и которые растут с каждым днем? Знаете ли вы это? Нет, не правда ли? Ну, так я вам скажу, что у вас останется не больше десяти тысяч дохода в год. Даже меньше десяти, слышите? Но я вам приведу все в порядок, и очень скоро.
Она снова возвысила голос, увлекаясь, негодуя на то, что пропущен срок уплаты процентов и что впереди грозит разорение. Когда по лицу ее госпожи скользнула вялая, неопределенная улыбка, она воскликнула с возмущением:
– Нечего над этим смеяться, сударыня; ведь без денег не проживешь!
Жанна взяла ее руки и, держа их в своих, медленно проговорила, преследуемая одной неотвязной мыслью:
– О, у меня не было счастья! Все оборачивалось против меня. Злой рок тяготел надо мною.
Но Розали отрицательно покачала головой:
– Не надо так говорить, сударыня, не надо так говорить. Вы неудачно вышли замуж, вот и все. Нельзя выходить замуж, когда не знаешь своего жениха.
Они продолжали беседовать, как две старые подруги. Солнце взошло, а они все еще говорили.
XII
В течение недели Розали взяла в свои руки полное управление хозяйством и людьми в замке. Жанна подчинялась этому безропотно и пассивно. Слабая, волоча ноги, как некогда ее мамочка, она выходила из дому под руку со служанкой, которая медленно прогуливалась с ней, распекала ее и подбадривала грубовато-ласковыми словами, обращаясь с нею как с больным ребенком.
Они постоянно говорили о прошлом, Жанна – со слезами в голосе, Розали – спокойным тоном бесстрастной крестьянки. Старая горничная много раз возвращалась к вопросу о приостановке выплаты процентов; затем она потребовала, чтобы ей были переданы бумаги, которые Жанна, ничего не понимавшая в делах, скрывала от нее, стыдясь за сына.
И в течение целой недели Розали пришлось ежедневно ездить в Фекан, где знакомый нотариус помогал ей разобраться во всем.
Однажды вечером, уложив свою госпожу в постель, она села у ее изголовья и неожиданно заявила:
– Ну, сударыня, раз вы легли, давайте теперь побеседуем.
И она изложила положение вещей.
Когда все будет приведено в порядок, останется приблизительно семь-восемь тысяч франков ренты. И больше ничего.
Жанна отвечала:
– Чего же ты хочешь, милая? Я чувствую, что до старости не доживу; мне этого вполне хватит.
Но Розали рассердилась:
– Вам, сударыня, может быть, и хватит; но господину Полю вы разве ничего не оставите?
Жанна вздрогнула:
– Прошу тебя, не говори мне о нем никогда. Я слишком страдаю, когда о нем думаю.