Ровно в одиннадцать мы выбегаем в Гайд-парк. Нас, как всегда, сопровождает группа потрепанных папарацци. Все мечтают сделать снимок Материальной Девушки без грима. Мадонна опускает козырек бейсболки пониже, чтобы спрятать лицо. Мы просто бежим.
В час дня Мадонна садится в черный лимузин «Мерседес», а я — в седан с шофером, и мы направляемся на северо-запад Лондона, на стадион «Уэмбли». Дорога занимает час. Мы никогда не ездим на концерты и домой вместе. Каждый хочет самостоятельно распоряжаться своим временем, приезжать и уезжать, когда заблагорассудится.
Группы поклонников уже теснятся возле ворот стадиона. Кто-то надеется в последнюю минуту купить билет. Кому-то хочется увидеть Мадонну, когда она приедет. Впрочем, у них нет никаких шансов. Окна автомобилей затонированы. Машины останавливаются у заднего входа, и мы сразу же направляемся в гримерную. Как всегда, промоутер выполнил все требования Мадонны, перечисленные в райдере к ее контракту. Стены гримерной выкрашены в белый цвет. Мадонна считает, что на белом фоне она смотрится наилучшим образом. Настаивает она и на том, чтобы все полотенца и постельное белье тоже были белыми. Зигмунд Фрейд наверняка сделал бы далеко идущие выводы, анализируя пристрастие сестры к цвету, символизирующему девственность. Все друзья, родственники и почитатели знают о ее любви к белому. В комнате стоит множество ваз с ее любимыми белыми цветами — гардениями, туберозами и лилиями. Запах от них удушающий. На столике лежат четыре коробки с коричными леденцами, пакетики с мятным и лимонным чаем. И в гримерной, и на сцене всегда есть бутылки минеральной воды «Эвиан» — комнатной температуры, а не из холодильника. Я сам расставляю бутылки на сцене, зная, что вода обязательно потребуется. Мясо в гримерке под запретом, равно как и алкоголь. Даже если подобострастный промоутер присылает в гримерную несколько бутылок великолепного шампанского, вечером их отошлют обратно нераспечатанными. Та же участь постигнет и все цветы.
К счастью, на улице прохладно, и в гримерной не душно. Даже в жарких странах, какой бы зной ни стоял на улице, Мадонна категорически отказывается пользоваться кондиционером. Она утверждает, что никогда не может согреться, что ей всегда холодно, что кондиционированный воздух вреден для ее голоса. В разгар лета в удушающей жаре Майами, Нью-Йорка или Лос-Анджелеса окна ее комнаты всегда широко распахнуты, а кондиционер выключен.
В этой, как и во всех других гримерных Мадонны, над суетным зеркалом всегда висит распятие, принадлежавшее нашей матери. Мадонна никогда не расстается с маминой фотографией, сделанной за несколько лет до ее смерти. Маме было всего тридцать, когда она умерла. Никто из нас — ни отец, ни братья и сестры, ни я, ни, конечно же, сама Мадонна — никогда не упоминает ее имени, за исключением редких случаев. Это не в обычае Чикконе. Хоть по отцу мы итальянцы, а по матери — франкоязычные канадцы, родились мы в Мичигане. Все наши слова и поступки до мозга костей пронизаны духом Среднего Запада.
Я иду на сцену, чтобы проверить состояние пола. Никто не должен поскользнуться — ни танцоры, ни, боже упаси, сама Мадонна. Мне нужно проверить, работают ли гидравлические подъемники, правильно ли установлен свет для первого номера, все ли на своих местах.
Мадонна проводит в гримерной целый час. Она занимается вокальными упражнениями — поет гаммы, тренирует дыхание. Кроме того, она выполняет упражнения на растяжку, готовясь к выступлению. В такие минуты она напоминает мне нечто среднее между Анной Павловой и Мухаммедом Али в его лучшие годы.
Потом я отправляюсь в город для интервью. Мне предстоит общаться с журналистом одной из наименее падких на сенсации лондонских газет. Моя сестра отказывается иметь дело с журналистами и отправляет меня вместо себя. Я вежлив, дружелюбен и надеюсь, что мое интервью положительным образом повлияет на завтрашние рецензии, которые мы будем читать за завтраком.
Если рецензии окажутся негативными (а так случилось во время турне «The Virgin Tour», когда пара критиков обрушились на Мадонну за то, что она набрала лишний вес), она просто тряхнет головой, притворится, что ей нет до этого никакого дела, а потом сомнет газету и швырнет в мусорную корзину. Но через десять минут она спросит: «Кристофер, ты думаешь, они действительно правы? У меня действительно появился живот?» Я скажу, что критики, конечно же, ошибаются, что у нее, конечно же, нет никакого живота (даже если на самом деле он есть), и она будет счастлива.
Я рад, что во время пребывания в Лондоне мне больше не придется общаться с журналистами. Я предпочитаю держаться в тени. Мадонна больше не выступает на телевидении. У моей сестры весьма противоречивая, разноплановая натура. Она вполне комфортно чувствовала себя, изображая секс перед тысячами зрителей на стадионе во время турне «Blond Ambition», а в документальном фильме «В постели с Мадонной» («Truth or Dare») без стеснения продемонстрировала технику орального секса на бутылке. Но каждый раз, когда ей предстояло появляться на телевизионном экране, она просто с ума сходила.
Я очень волновался за нее, когда увидел, как дрожат ее руки во время исполнения песни Стивена Сондхайма «Sooner or Later (I Always Get My Man)» из фильма «Дик Трейси» на церемонии вручения премий Киноакадемии в 1991 г. Там не было визжащих от счастья фанатов, а Мадонне, которая терпеть не может неподвижности, пришлось всю песню простоять на одном месте.
Если бы сестра выступала перед толпой поклонников, она бы не нервничала вовсе. Но тогда ей пришлось петь перед залом, в котором собрались знаменитые актеры и актрисы. К этому кругу она не принадлежала. Они не уважали ее как актрису, но их уважение она безумно желала завоевать. Неудивительно, что у нее разыгрались нервы.
Та же нервозность снова проявилась в 1994 году, когда Мадонна участвовала в «Позднем шоу с Дэвидом Леттерманом». Она тринадцать раз произнесла с экрана слово «fuck», потому что была в полной растерянности и не знала, что говорить. Когда я заговорил с ней об этом, она категорически отказалась признавать свой страх перед телевидением. «Просто я себя так чувствовала», — ответила она. Ну прямо четырехлетняя девочка, которую застали с ложкой, запущенной в банку с вареньем! Такова она вся: неуверенность нужно скрывать и маскировать любыми способами. Всегда нужно идти в наступление.
В три часа мы с Мадонной возвращаемся на стадион Уэмбли. Мы идем на сцену, чтобы проверить звук. Мадонна поет по полторы минуты от каждой песни, а потом примерно час репетирует самые сложные танцевальные движения. Когда она, наконец, сходит со сцены, я вижу, что она вовсе не устала. Ее вены наполнены адреналином. Ее голубые глаза горят, кожа сияет, цвет лица изумительный (отчасти благодаря розовой пудре «Puerto Rican Majal», которую я по ее поручению всегда покупаю в магазине на углу Шестой авеню и 15-й улицы на Манхэттене, а отчасти из-за возбуждения, охватывающего ее перед любым концертом).
В четыре мы вместе обедаем: морковный суп, вегетарианские бургеры, салат. Пищу готовит специальный повар, который всюду путешествует с нами. За обедом мы обсуждаем генеральную репетицию, состоявшуюся днем раньше: настроение музыкантов и танцоров — кого уже все достало, кого нужно умасливать и упрашивать, чтобы он выполнил свою работу как надо, а кого нужно приласкать и подбодрить. Все это влияет на успех сегодняшнего выступления.