Сорокопут встал, потоптался у дверей.
— Как это с Дятлом вышло… Хорошо, что никто не знает… Не то, чтобы никто, но некоторые все же не знают…
Сорокопут покачал головой и вышел из парикмахерской.
Редактор газеты Говорунчик-Завирушка
Солдат Канарей сидел в приемной редактора газеты «Друг пешехода». Он сидел уже два часа, хотя посетителей в приемной почти не было.
Начинающий поэт Кукша сидел в приемной давно, еще с молодости. Сейчас он был уже в солидных летах, но о возрасте своем не распространялся, следуя своему же собственному меткому определению: своего возраста стесняются только женщины и начинающие поэты. Здесь же, в приемной, Кукша писал свои стихи, которые вызывали у редактора одно чувство — сомнение.
Темнота не всегда чернота, не всегда пустота, теснота, глухота, немота, слепота, — писал Кукша, искусно используя внутреннюю рифму, — темнота иногда широта, высота, красота и мечта, и далекая в небе звезда — темнота.
Прочитав такое стихотворение, редактор долго пребывал в молчании.
— Это не пробьется, — наконец заключал он, намекая на то что никто в этом не виноват: ни автор, ни редактор. Просто стихотворение само по себе не пробьется. — Нам-то с вами, Кукша, оно понятно, нам оно очень даже понятно, только будет ли оно понятно читателю?[2]
Читатель! Загадочный, непостижимый читатель! Это о нем мечтал Кукша бессонными ночами, но поймет ли читатель, этого Кукша не знал, у него никогда не было читателя.
Начинающий поэт Кукша и солдат Канарей томились в приемной, а редактор томился у себя в кабинете. Редактор томился от безделья, потому что материала для газеты не было, газета выходила от случая к случаю, и со времени последнего случая прошло уже больше недели.
Больше всего редактора заботила рубрика «Пешедралы и пешедралки» (более звучный вариант названия «Пешеходы и пешеходки»). Это была рубрика о заслуженных птицах, которые прошли большой жизненный путь, и все пешком, пехом, пешедралом… Но кому заказать статью?
Говорунчик-Завирушка страшно обрадовался своему посетителю, но принять его сразу было неудобно: посетитель мог подумать, что у редактора нет другой работы. Поэтому ради приличия Говорунчик выдерживал посетителя в приемной.
Наконец он распорядился его впустить.
Редактор углубился в бумаги и, когда Канарей вошел, спросил, не поднимая головы:
— Стихи? Проза? Объявление?
— Не могу знать, — сказал солдат Канарей. — Пакет запечатан.
Говорунчик-Завирушка взял конверт и сразу узнал свой почерк.
— А-а, — протянул он небрежно, бросая письмо в корзину. — Письма читателей. Покоя нет от этих писем! Везет же другим газетам, у которых вообще нет читателей!
Канарей смотрел на него и думал, что такого занятого работника ему еще не приходилось встречать. А редактор решил про себя, что этого посетителя он не скоро отпустит: с ним легче будет скоротать оставшееся рабочее время.
— Садитесь, — предложил Говорунчик-Завирушка, — у меня как раз выдалась свободная минутка. — Он помолчал, обдумывая, что бы еще такое сказать. — Вы никогда не видели нашей газеты? Отличная газета! Первое место по объему, по тиражу и по всему остальному.
Газета была единственная, поэтому ей нетрудно было удерживать первые места, но это никак не умаляло заслуг редактора, и он продолжал:
— Жаль, что я не могу показать вам нашу газету. Ее так расхватывают, даже я не могу купить. Жена с ночи занимает очередь. На сегодняшний день вы не найдете в городе читателя, который мог бы похвастаться, что ему удалось купить нашу газету.
Редактор остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление его слова произвели на собеседника.
— А все почему? Потому что мы пользуемся достоверными слухами. Вы любите слухи? Есть среди них просто замечательные. Вот, например, этот… — Завирушка наклонился к собеседнику и зашептал: — Приходит пешедрал домой, а у его пешедралки… — дальше Канарей, сколько ни напрягался, ничего не мог разобрать. — К сожалению, такое не напечатаешь. Такова специфика газеты: самое интересное в ней то, чего нельзя напечатать.
Редактор откинулся в кресле и захохотал. Потом опять стал серьезным.
— К сожалению, у нас много завистников, много непрофессиональных сплетников. Взять хотя бы Сорокопута. Он болтлив, как сорока, но так все путает, что наши читатели постоянно пребывают в заблуждении.
— Он что, работает у вас в газете?
— Да нет… Просто сплетник-любитель.
Канарей упомянул о письме Сорокопута начальнику тайной полиции, не раскрывая, разумеется, содержания письма. Но и сам этот факт произвел на редактора до того сильное впечатление, что он вскочил и быстро-быстро забегал по комнате. Он бегал, заложив крылья за спину, так, словно гонялся за какой-то мыслью, потом повалился в кресло и замер в ожидании. Давний птичий опыт подсказывал Говорунчику, что, если за мыслью не гоняться, она сама залетит в голову. Так оно, видимо, и случилось.