Не могу и сказать, что я была особенно желанным ребенком. Когда я родилась, в семье уже был ребенок – моя старшая сестра Наташа. И тут еще я: опа, вот так сюрприз. Плюс ко всему, в роддоме акушеры не совсем правильно принимали роды – тянули меня за ножку, и она стала отсыхать… Бабушка по папиной линии, когда узнала об этом, решила забрать меня к себе в деревню, делала какие-то массажи, компрессы всевозможные и, несмотря на все прогнозы врачей, ножка вернулась в норму, я расходилась и никогда потом не хромала.
Вообще, бабушка недолюбливала Пермь. Ворчала: «Холодно, серое все, что девчонкам там делать?» Поэтому нас с сестрой и отправили в западноукраинскую деревню к родителям отца, в хороший теплый климат. А мне это еще и для здоровья было полезно.
А уже потом, когда все наладилось, меня в возрасте четырех лет забрали к себе в Пермь родители. Продлилось это с месяц, ведь я безумно тосковала по деревне, страдала. Садилась перед телевизором, если слышала слово «Украина», и ждала, что сейчас мне будут показывать на экране бабушку, ее козу и корову.
Я плакала и говорила, что хочу к бабуле, и меня отправили обратно.
В деревне меня с детства научили самостоятельности. Бабушке с дедушкой некогда было с нами нянчиться и сюсюкать. У них свое большое хозяйство: и коровы, и птицы, и огороды огромные. Дед при этом еще и в колхозе работал. Старики вставали в пять утра, а ложились уже за полночь. Бабушка мне в полудреме сказочку расскажет на ночь, и все.
Хотя нет, не совсем все. Сказочка эта была всегда одна и та же, потому как я именно ее требовала. Про сиротку, которая жила с коровами, ведь больше ей негде было жить. Грустная безумно. И каждый раз в конце я рыдала и выла, а бабушка полночи меня потом успокаивала. А на следующий вечер я снова просила исключительно эту сказку. Не потому, что себя с этой сироткой ассоциировала, как многие подумать могут. Даже мысли такой не было. Скорее потому, что испытывала эмоции от этой сказки, ну и бабушкины утешения и ласки мне очень нравились.
Но в целом мы с сестрой приучились многие вопросы решать самостоятельно, с самого начала старались себя и свои интересы отстаивать. Помню, как Наташа, хотя совсем не была хулиганкой или «бандиткой», наказала соседа, вернувшегося с дембеля. Ну как наказала… Кулаками. Он что-то сказал мне неприятное, будто бы в шутку, и хохотал со своими друзьями, а я в детстве была обидчивая ужасно. Я и сейчас-то долго дуться могу, а тогда обидеть Мариночку много труда не требовалось. В общем, иду я по деревне, реву во весь голос, слезами обливаюсь. Навстречу мне сестра Наташа. «Что случилось?» – спрашивает. Ну я ей про свою смертельную обиду рассказываю, и она, недолго думая, идет разбираться.
В общем, разобралась так, что на следующий день к бабушке с дедом пришла мать дембельнувшегося соседа с претензией: «Ваша Наташа моего Рому очень сильно побила, примите меры». На что дед ответил: «Ну если у нас такие защитники Родины пошли, то я, наверное, Наташку на передовую отправлю…»
Не то чтобы нас совсем ни за что не ругали. Ругали, могли и отлупить, но только за дело. Дисциплина была железная, но без перегибов, унижений или жесткого навязывания.
Несмотря на самостоятельность, на произвол судьбы мы с сестрой брошены не были: всегда были накормленные, в наглаженной одежде, а до девяти вечера (или десяти в месяцы, когда темнело позже) должны были вернуться домой. Можно сказать, для нас обозначили определенные границы и давали какую-то степень свободы внутри них. Я же, как помню, эти границы постоянно пыталась расширять. И в этом была обратная сторона моей самостоятельности.
Я считала, что могу сама и без подсказок принимать какие-то решения: куда ходить и во сколько возвращаться, какую прическу и почему сделать. Вроде бы мелочи, но вот эти мои самостоятельность и свободолюбие заставляли меня иногда раздувать из мухи слона и бунтовать совсем по пустякам. Например, как-то решила принципиально сделать панковский хаер, потому как бабушке не нравилась моя прическа, которая была до него. Лака для волос тогда не было, и я использовала для закрепления «укладки» всю бабушкину сахарную пудру. И в таком виде по деревне гулять отправилась.
А характеры ведь у нас с бабушкой у обеих были сложные, тяжелые. Я была ну очень упертой. Помню, бабушка, как намучается со мной, почти каждый день отправляла отцу телеграммы: «Приезжай, забирай». Тот, бедный, несколько раз срывался с гастролей, прилетал через всю страну на Западную Украину, а мы с бабулей уже к тому времени благополучно примирялись. Моя упертость компенсировалась повышенной отходчивостью.