Собрались все и решили так, что коли он нам лютую смерть готовит, убьем его. Довольно нашу кровь пить; и его дед пил, и отец пил, и сын теперь!
Нет, довольно, лучше на каторгу идти, все одно и там житье не хуже.
Вышел барин. Видят крестьяне, что он за эти дни поседел и сгорбился. Вышел и на всех глянул; и видит, что лица у всех свирепые, изможденные от нужды, и так они ему жалки стали и так дороги, как родные; глянул он на ближнего старика, а он словно нянька, что умирала перед ним. И жутко ему стало и поклонился он им три раза до земли и говорит:
— Простите, пришел не казнить, а сам прощение просить за ту кровь, что деды пролили, что отец проливал и что я сам наделал. Вот грамота.
И стал он читать эту грамоту, по которой всем до единого дает он вольную и все земли, и леса, и поля делит поровну между ними. Весь скот и всех лошадей и всех птиц и даже дом свой со всей утварью дает им на какие угодья понадобится; a себе берет только одну избу, где умерла нянька, а из земли столько, сколько захватит его гроб; а кормить себя, просит мир, чем Бог послал.
Услыхали это мужики и в толк не возьмут. Глаза выпучили и думают: издевается, что ли, над нами? или придумал что либо страшное; и загалдели между собой:
— Не верьте, тут, видно, какая-нибудь издевка над нами.
Но скоро наехали приказные и стали землю межевать, а барин перешел жить в избу. Только почистили ее немного, да кой-какую утварь похуже поставили, все сам выбирал.
Долго не могли привыкнуть мужички, что все это правда; и землю боялись пахать и до леса дотронуться, а бабы чуть коров не перепортили, два дня доить боялись. Барский дом заперли и не только что взять оттуда что-нибудь, а и близко подойти боялись. Только и полегчало, когда избу, где секли, снесли и барин вышел к ним и говорит:
— У меня есть последние десять рублей, жертвую их чтобы на том месте часовню поставить, и вы, добрые люди, кто хочет пожертвуйте и чтобы там каждый день панихида была за убитых.
Вот тут поверили и начали все дивиться и за него Богу молиться и все ему простили. Стали даже к нему за советами ходить в просить научить, как и что делать. И дорого ему было, когда мир к нему приходил и говорил:
— Допрежъ что барин скажет: он умнее нас и добра нам желает.
Стали мужички горевать, что если он умрет некому будет их учить, а барин говорит:
— Выстройте хорошую избу, да школу откройте, учителей найдем хороших, и учите детей ваших.
Устроили и не нарадуются, что их детки читают и всякую бумагу к делу могут написать. Потом приходят к барину и говорят:
— Что со стариками делать, да с хворыми? Нет у нас угодья, да и ходить за ними некому.
— А дом зачем пустой стоит? Вот вам и больница.
— И то правда!
И вышла хорошая больница. И все кабаки повыгнали и так зажили, что у них барин стал пуще отца родного, и суд чинить, и утешает в горе, и радуется в радости и так хорошо стало.
Все успел барин, да еще год для себя остался лишний — помолиться. И почил себе в покое почти без болезни, ровно заснул. Перед смертью пришел опять дед, что на лугу сидел, и поздравил его, что все успел сделать.
— А я, — говорит, — за это время помолодел и тебя зову молодеть, будет, потрудился!
Ну, вот, вам, хорошая история? И, ведь, все это правда истинная.
7-го июля 1899 г.
Мир вам! Вот и я, Таня. Господи, кого я вижу, и брат Иван тут как тут, сокол мой ясный, приветствую тебя, ну, что скажешь?
В. — У меня, Таня, большая к тебе просьба, но я после тебе ее скажу.
О. — Ничего, говори сейчас; все для тебя сделаю, всех умолю. Я, ведь, приставучая, и Господь меня любит и никогда не отказывает за мое приставите. Конечно, Он Сам хочет, ну, и Таню Свою любит и такие Он мне просьбы посылает, что Ему Самому угодно; и люблю, ведь, я это. Я давно это уразумела, а потому я сама радость, на радость дана и Ему, и себе, и вам. Не надо только хотеть того, чего не хочет Господь, — а все прочее вымолить легко и можно.
В. — Нет, Таня, только не сегодня; я тебе скажу ее как-нибудь.
О. — Да что у вас приключилось? что это вы все замешались; уж не от моих ли каких слов?
В. — Нет, Таня, не от твоих слов, а у нас душно и жарко уж очень; в комнате дышать, нечем — надо что-нибудь сделать.
О. — Так; эфира нет — и то правда. Откройте окошечко. Хоть это нехорошо делать во время наших разговоров, ада кругом много. Да ничего, я попрошу; насторожить нас.
Что и говорить, Земля ваша трудна, зато и планетой скорби называется. У вас все или жарко или холодно. А вот мне не жарко, право. Я как наберусь эфира у себя дома, куда хочешь пойду — мне все хорошо.