Ну, вот и вечер с картинами настал. Муж заранее сказал мне, что не поедет, что не здоров и много спешной работы. Он вообще в последнее время как будто дулся на меня и, чего никогда не было, понемногу ворчал, что много денег выходит на вздор.
Итак, я должна была выступить на показ. Мне почему-то показалось, что это очень важно; как будто от этого зависела вся моя судьба. Я оделась или, лучше сказать, разделась, потому что нужно было все показать, сколько допускало приличие. Все картина представляла из себя нечто чрезвычайно глупое. Это была какая-то золотая колесница, вся усыпанная цветами и вся в цветах и все цветы и цветы. Да, цветы очень шли ко мне и я их много истребляла. Я чувствовала отвращение к искусственным цветам и носила только живые. Стоило это очень дорого.
Вот, наконец, меня показали. Было много цветов, блеска, красоты и я знала, что вблизи сидит граф и смотрит на меня. Это-то и составляло всю сущность моего в то время существования. И действительно, долго и много раз показывали меня. Много аплодировали, и это меня не утомляло, напротив, я чувствовала в себе весь восторг толпы, и для меня это было упоение. Когда все кончилось, я пошла переодеться. Но когда я вышла из уборной, первый, кто меня встретил ― это граф с букетом дорогих и роскошных цветов.
Но что много говорить. Весь вечер он не отходил от меня, и я чувствовала, что-то новое в моем сердце, может быть, я люблю его или начинала любить ― не знаю.
Когда я ехала домой, я подумала о муже:
― «Верно, спит; тем лучше. Можно разобраться и тогда после когда-нибудь расскажу ему; а то в пылу что-нибудь и лишнее скажешь».
Но представьте мое удивление, когда я вошла домой, я нашла такую картину: муж мой сидел и с ним Ольга; она ему что-то читала. Эта мирная картина кольнула меня, но они нисколько не смутились. Эти чистые, голубые глаза поднялись на меня, и в них было столько чистоты, столько честности и простоты.
Терпеть никогда не могла я голубых глаз. Этот цвет, который всегда раздражал меня. Я всегда избегала голубого цвета, этот цвет как будто что-то напоминал мне неприятное или укорял меня. Да, это верно.
Я не знала, что делать и что сказать. Я смутилась. Ольга вышла, а муж спросил:
― Ну, весело было?
Я процедила сквозь зубы ни да, ни нет. А он говорит:
― А нам так было очень весело.
― Рада за вас, ― сказала я, и ничего не стоило так хорошо.
Как прошла ночь, не помню. Но утром, или лучше сказать, в полдень, когда я встала, меня вдруг как будто ударило что-то: «А если это Ольга отобьет моего мужа? Необходимо прилично отказать ей, и так уже муж не тот, и дети меня чуждаются. Что это за змея, которую я пригрела у себя в доме. Больше ждать глупо» ― решила я.
Я быстро оделась и пошла к детям. Скажу правду, я почти детей не видела за последние три дня; не было времени. Я вошла в классную и застала, что дочь и сын что-то пишут, а маленький сидит Ольги на коленях и с ней разбирает буквы.
Опять меня что-то кольнуло; опять нежная картина. Сурово поздоровалась я с детьми; едва кивнула головой Ольге и кинула ей:
― Мне не нравится ваша манера удить детей на коленях. Это приучать ребенка не серьезно относиться к делу.
― Но он так мал, ― сказала она смиренно, ― что не достает до стола.
― Можно устроить какой-нибудь высокий стул. Потом я еще хотела вам сказать, что вы уж очень добросовестно относитесь к своим и в особенности не к своим обязанностям, а я не люблю быть кому-нибудь обязана. За те деньги, что я даю вам, я требую только, чтобы вы занимались с детьми и немного присматривали за хозяйством, ― вот и все. А если мужу нужна будет чтица, я найду ему другую.
Опять эти голубые глаза поднялись на меня, и в них отразилась вся чистота и кротость этой святой девушки.
― Но он просил меня.
― Скажите ему в другой раз, что это не ваша обязанность.
― Нет, я не могу, скажите это ему сами.
― Тогда я прошу вас оставить мой дом.
И только я сказала, как раздались три голоса как один:
― Ах, мама, да за что же?
Я хлопнула дверью и крикнула:
― Чем скорее, тем лучше.
Вдруг вижу, что в дверях стоит граф. Он первый раз пришел к нам. Я смутилась: «не видал ли он моего злого лица? Но, кажется, нет».
― Я за вами, ― сказал он, ― без вас ничего не выходит. У нас дело; ради Бога едем.
«Тем лучше, думала я, все прощания, слезы и сцены без меня».
Ну, чем я не достойная жена? Чем не любящая мать? Разве я не заботилась о своих детях? Да, я гордилась своими поступками, ведь я вполне права была, ведь мне и больно было обидеть ее, но ведь и нужно же рвать зло с корнем. И как я разумно и тактично поступила. Да, да, это все, все так, я это чувствовала, когда ехала с графом.