Да! каторжники на смертном одре и заклятые разбойники, убийцы, если не каются, то содрогаются о своих грехах. Но светские женщины никогда!!.. У них, ведь, нет грехов, а все случайности и нервы.
Я торжествовала, видя виноватое лицо мужа, его страх за меня, грустные, испуганные мордочки деток; ну, только не хватало, чтобы около кровати корчился от любви граф. Ну, а голубых глаз я не видела. Ушла ли она. Мне не хотелось о ней спрашивать.
Знаете вы, что болезнь, в общем, доставляла мне много приятных минут. Я не страдала и большую часть времени была без сознания. Только дня через три или четыре, когда у меня показалась кровь из горла, я немного удивилась и нашла, что уж это, пожалуй, ка будто лишнее. Но мысли о смерти у меня ни на одну минуту не было. Напротив, я, насколько могла, строила разные новые планы и выдумывала, что из этого положения могла бы я еще выгадать и в доме, и в свете.
Пришла меня навестить бывшая няня детей. Она уже не жила у нас, но часто приходила. Она очень любила меня и детей, и говорит:
― Красавица моя, а недурно было бы причаститься: кто знает, что может быть.
Что-то как будто кольнуло меня, и я рассердилась: «Эта простые бабы всюду видят смерть. Вздор, думала я, не может быть. Такие не умирают». Но потом, сообразив еще, я решила, почему бы не причаститься, это еще больше напугало всех, начиная с графа. Сколько жалости возбудится в сердцах окружающих, как испугается граф, и как будет страдать, услышав, что меня уже приобщили! Решилась; позвала мужа, и просила пригласить духовника.
Отдохните, друзья мои, горько и тяжело говорить!!! Но надо, ― надо и скорее надо.
Господи, помоги мне все, все сказать, дай силы все, все вспомнить!!!.. Ах, какая ужасная исповедь!! Как страшно греховна она!! Но как никто не остановил меня? Как допустили меня до нее?.. О! эта исповедь! Господи, прости! Но все, все скажу.
Я как нарочно была в полном сознании; сколько сил нахлынуло. И я твердо, громко каялась. Я каялась, что я дурная мать, потому что не могла уберечь детей от дурного влияния, веря в чистоту и доброту девушки. Я каялась, что я дурная жена, потому что не умела уберечь своего мужа увлечься другой. Что я плохая христианка, потому что часто, чтобы уберечь для семьи, для мужа, известное положение, должна была христианские обязанности менять на светские. Что грехи мои тяжкие и что я мучаюсь за них!
И видела я умиленные слезы на глазах священника, и видела я его непритворную печаль. Он размышлял: «Неужели это чистая душа так рано угаснет?» О! Как невыносимо тошно мне все это!!.. Не могу больше, завтра!!..
Таня. ― Она ушла, храни ее Господь! И долго ли это она будет и себя, и нас казнить. Если бы вы видели ее сердечную, ка она мечется из угла в угол. Утомила она все мои чувства, Бог с ней. Пойду, храни вас Господь, до конца потерпим, авось скоро.
Август 22-го 1899 года
Мир вам! Вот и я, Таня, Мария уже давно в вас. Она уже с самого утра сидит здесь и ждет. Она говорит: «Знаешь что? Я не могу через два или три дня говорить. Этим я только и вас и себя томлю».
― Как, ― говорю я ей, ― через два дня? Ведь, вчера говорили и каждый день говорим.
― Ну, не обманывай, я чувствую, что два дня уже прошло.
В. ― Повторила она тебе, что мы каждый день ее слушаем?
О. ― Нет, не верит, ей от тоски кажется долго. Ну, звать ее что ли? И что нынче будет, должно умереть, уж, ведь, пора, Бог с ней. Ну зову.
Мария. ― Мир вам! Я Мария. Надо все вам досказать, только вы уж очень тихо пишите.
В. ― Нет, не мы тихо пишем, а это твои мысли слишком быстро бегут; ты забыла, что у нас на Земле есть время.
О. ― Да, это правда; время! время! Вот у нас, слава Богу, нет его, а то если время ― не вынести всех мучений.
В. ― Успокоилась ли ты хоть немного?
О. ― Постой, постой, еще нет. Ну, вот, друзья, я приобщилась; и вы думаете, что поперхнулась или захлебнулась причастием; нет! Представьте себе, я проглотила его, а как ― это один Бог знает.
Как только я причастилась, силы оставили меня. По всему телу будто молния прошла и странная таска напала. Я уж плохо сознавала, что со мной. Но таску помню, ибо она была такая, что я места себе не находила. Я стала метаться. Грудь жгло, а дыхания не было. Я силилась вздохнуть, но не могла и потеряла сознание. Сколько, не знаю, прошло времени до тех пор, как я очнулась. Когда я очнулась, я не чувствовала больше никакой боли; и тоска прошла. Я открыла глаза, и каково же было мое удивление; я вижу, что стою на ногах у кровати, а кругом какие-то люди и что-то делают, но мне не видать что.