— Я люблю мужа. — Говорит грустно, сочувствуя не то мне, не то себе. — Видишь, как получается, ты любишь меня, я его, а он — не знаю кого. В результате все несчастны, и изменить ничего нельзя, потому что нельзя на себя тянуть любовь, ничего не получится. — И вдруг она пугается — о чём это мы с ней? И говорит испуганно: — Ты хороший, ты умный, но ты как сын мне… как сын, — повторяет тревожно. — О чём ты?! Что с тобой?! Я очень люблю своего мужа. — Она горько плачет, сиротливый ребёнок, и я никак не разберу, то ли меня она жалеет, то ли себя, то ли нас обоих вместе. Ведь и мне несколько минут назад было жалко Муську!
«Как сын»! Да она не принимает меня всерьёз! Я не хочу, чтобы меня жалели!
— Кто это тебя?! — вдруг спрашивает она. — Тебя били?
— О шкаф ударился! — говорю зло.
Она верит и уходит в свою тихую учительскую — плакать дальше, подняв плечи. Так поднимают плечи, когда дробью барабанит по ним дождь. А я… я ничего не могу: ни спасти её, ни помочь ей, ни окликнуть, чтобы вернулась, ни сказать о своей любви, потому что это не поможет. А я смотрю ей вслед, в её зелёную, ромбиками, спину. Тонкая шея, пушистые волосы, сколотые на затылке. «Тоша, Тошенька!» — несмело думаю я, и слова обжигают, словно кровь в кипяток превратилась. «Тоша, Тошенька!» — шепчу, и мягкое имя жжёт губы. Как же раньше я не догадался, что она именно Тоша, Тошенька?! Это «Тоша» делает моим не известное мне её горе, я должен помочь ей перенести его, это «Тоша» примиряет меня с болью, которая разрослась во мне кровоточащей ссадиной, с обидой — меня оттолкнули, отторгли, я повторяю «Тоша» как заклинание и улыбаюсь, как дурак, нашедший сокровище.
3
На экзамене Сан Саныч провалился.
— Чистая двойка! — громовым голосом возвестила Зверюга. — Но я не вредная, не думай, вот перед всей комиссией ходатайствую за тройку. Ну не математик ты, что ж поделаешь?! — Она любит ставить точки над «i». — Правда, я не поклонница и твоих картин, но, сознаю, профессиональны, на уровне. Может, и проживёшь без математики, — жалеючи Сан Саныча, говорит она, убеждённая, что жить без математики — несчастье. — По математике, честно говоря, и двойки тебе много, но я не вредная, нет, ставлю «три», рисуй на здоровье!
Мне, отвечавшему последним, Зверюга устроила спектакль. Когда, волевым усилием заставив себя не замечать Тошу, приглашённую Зверюгой на экзамен, я развернул перед комиссией два варианта решения задачи и отбарабанил каждое, как стихи, она встала, вышла из-за судейского стола, упёрла руки в бока и начала своим густым голосом мне выговаривать:
— И ты пойдёшь в голодраные художники?! И ты не украсишь науку великим открытием?! Если такие, как ты, пренебрегают своим талантом…
Зверюга крупна, выше всех учителей в школе, ширококостна, громогласна и — неуправляема. Она законодательница всех дисциплинарных прижимов и запретов, любит выдавать прописные истины, она восседает на всех общешкольных собраниях и концертах, она присутствует на всех наших выставках, она считает себя некоронованной королевой школы, ей директор не указ, она диктует директору, что и как надо делать. И сейчас, глядя совиными глазами на меня в упор, она насильно тянет меня в математику.
— Кто тебе мешает иметь хобби? — громыхает она. — Рисуй себе на здоровье в свободное от науки время. Устраивай, пожалуйста, выставки, но тебе решить нерешённые задачи! Математика сейчас нужна и в медицине, и в биологии, без математики сейчас пропадёшь.
Я смотрю в её совиное лицо и люблю её в эту минуту, честное слово! Оказывается, моя художественная школа — две половины, два мира: Антонина Сергеевна — Зверюга и Антонина Сергеевна — Тоша, Тошенька. Один мир собран из точных чисел, реальный, без сбоев и неожиданностей, а другой — из воздуха, света, из ощущений и блужданий в неизведанном. Разные миры, несоединимые, несоприкасающиеся, и они оба во мне. Честное слово, мне нравятся задачи, которыми нашпигованы уроки Зверюги, и её совиные, умные, всевидящие глаза нравятся, и её объяснения — громовым голосом, когда стены трясутся и каждое её слово вбивается в меня гвоздём навеки, хочу того или не хочу, и нравится то, что голова на её уроках всё время работает.
— Ты чего улыбаешься? — тормозит она в своём стремительном наступлении на меня и вдруг становится неуверенной, совсем не главной: — Я думала, ты любишь математику. Я думала, ты не можешь жить без математики. — Она резко поворачивается к моей Антонине Сергеевне, подвергая меня сложному испытанию: теперь я уже не смогу уверить себя в том, что моей Тоши здесь нет. Она здесь, и я попадаю в её поле, превращаюсь в дурака, в нелепого мальчишку, начинаю ощущать молоточный стук в голове и груди. — Это всё вы! — выговаривает Зверюга Тоше. — Облака, цветочки, восходы. Пользуетесь своим правом классного руководителя: лесами приманили, поездками, выставками, концертами, спектаклями! Жизнь проще, грубее, чем вы внушили им, и нужно делать дело.