— Три девицы под окном пряли поздно вечерком, — начал он как можно задушевнее и покосился на крыс. Крысы тотчас перестали жевать и притихли. Тогда Дмитрий Дормидонтович приободрился и вложил в чтение всю душу и все мастерство. Как-никак его этому три года в театральном училище обучали. Действие захватывало, и Малахитов входил в раж. Голос его то грозно рокотал словесным водопадом, то нежно журчал и звенел от страсти, то верещал фальцетом, изображая комара, то опускался до самых низких нот. А низкая октава у Дмитрия Дормидонтовича было что надо! Вызывала колебания воздуха, сравнимое с небольшой ударной волной. При этом аквариум вибрировал, а у крыс мелко тряслись уши. Наконец, перипетии царя Салтана закончились. Малахитов поднял голову и увидел, что его слушатели потрясенно молчат.
На следующий день крысы прослушали «Сказку о попе и работнике его Балде». Потом о мертвой царевне. А после Малахитов перешел к более серьезным жанрам. «Маленькие трагедии» произвели на крыс наиболее сильное впечатление. После «Каменного гостя» они три часа ничего не ели и явно мучались головной болью, а «Пир во время чумы» вызвал в их глазах слезы. По видимости, что такое чума, они знали не понаслышке. С каждым днем Малахитов проникался к ним сочувствием и симпатией, и крысы, кажется, начали испытывать в его адрес похожие чувства. Они уже не проявляли явной агрессии и, как казалось Малахитову, все чаще смотрели на него благосклонно. Но по-настоящему их сблизил «Евгений Онегин». Дмитрий Дормидонтович и сам любил этот роман больше других произведений Пушкина. И, пожалуй, за всю свою долгую театральную жизнь у него не было столь вдумчивых и интеллигентных зрителей. Они никогда не перебивали, не шумели, выражая свой восторг, и не кричали «Бис!». Сидели тесным кружком, прижавшись друг к другу боками, и слушали, буквально, не дыша. И только одна из них, получившая кличку Арина Родионовна, позволяла себе в эти моменты что-нибудь задумчиво жевать. Дмитрий Дормидонтович читал, наслаждаясь каждой строчкой любимого романа, каждой гениально подобранной рифмой. И в такт его интонациям крысы восторженно посапывали, замирали и трепетно прижимали к груди лапы, словно сентиментальные светские дамы. Хотя, не все они были дамами. Был среди них один самец, здоровенный и взъерошенный крысюк. Малахитов назвал его Дантесом за несносный характер.
— А что, Дормидонтыч, ты, оказывается, прирожденный дрессировщик! Талант! Результаты просто на лицо. Ишь, какие наши крыски стали! Мордастенькие. Упитанные. Посмотреть приятно. С какой начнем? — постучал пальцем по стеклу Василий.
Его деловой подход покоробил Дмитрия Дормидонтовича. Легко сказать, с какой. А как выбрать, если все они как родные стали. Может, Анна Петровна. Она крыса старая, свое уже, как говорится, пожила. Но она совсем ручная стала. Ласковая. И смотрит доверчиво… Нет, это невозможно. Лучше Дантеса сдать. Он мужчина, ему и идти на смерть первому.
— Вот этого бери. Самца.
— Он единственный самец, если не ошибаюсь?
— Единственный.
— В таком случае его надо пока поберечь. Он нам еще пригодится. Давай, вот эту вынимай. Она один черт, квелая какая-то. С нее и начнем, — Василий ткнул пальцем в красавицу Натали, которая накануне переела арахиса и, действительно, выглядела неважнецки.
Малахитов откинул крышку, достал Натали, поцеловал ее украдкой в точеную головку и протянул Василию, пряча слезы.
— Бери.
— А кусать кто будет?
Больше Дмитрий Дормидонтович никогда не увидел Натали. Опыт прошел неудачно.
А Василий в свою очередь никогда не признался Дмитрию Дормидонтовичу, какого страха он от этой Натали натерпелся. Опыт прошел неудачно. Крыса умерла тотчас после инъекции в страшных судорогах. Подумать только! Ведь на ее месте мог бы быть Малахитов. Бр-р-р… Василий отогнал мрачные мысли и распял еще теплый трупик на разделочной доске. Провел препарацию, данные занес в дневник и выбросил крысу в общекоммунальное помойное ведро. Но ночью Натали ожила. До конца своих дней академику Василию Клокову так и не хватит всех накопленных за долгую жизнь знаний, чтобы подобрать этому факту научное объяснение. Останется только признать, что в ту ночь ему просто сказочно повезло. Он засиделся над учебниками допоздна. Назавтра предстоял экзамен по латыни, к которому Василий совершенно не подготовился. Соседи давно спали, не шумели машины за окном, и в комнате стояла почти мертвая тишина, только будильник тикал. И в этой тишине скрип открываемой двери прозвучал зловеще. Василий обернулся. На пороге стояла окровавленная Натали. Ее разрезанные в тазобедренных суставах лапы расползались в разные стороны, что делало ее похожей на неловкую лягушку, а вскрытая черепная коробка поблескивала, словно огромный рубин. Василий почувствовал, как позвоночник его превратился в ледяной столб, и каждый волос на теле встал наэлектризованной иглой. Как зачарованный, он смотрел на нее, не в силах даже пошевелиться.