Каждому пункту Бартлбут отводил две недели, включая время на то, чтобы до него добраться, что обычно позволяло ему проводить пять-шесть дней непосредственно на месте. Первые два дня он гулял по морскому берегу, разглядывал корабли, болтал с рыбаками, если, конечно, они говорили на одном из пяти языков, которыми он владел, — английском, французском, испанском, арабском и португальском, — и иногда даже выходил с ними в море. На третий день он выбирал место и делал несколько набросков, которые тут же рвал на клочки. В предпоследний день он рисовал морской пейзаж, как правило, поздним утром, если не искал или не ожидал какого-нибудь специального эффекта: восхода или захода солнца, надвигающейся грозы, сильного ветра, мелкого дождя, прилива или отлива, пролета птиц, выхода судов, прибытия кораблей, появления женщин, стирающих белье, и т. д. Он рисовал невероятно быстро и никогда не перерисовывал. Едва краски высыхали, он отрывал от блокнота лист ватмана с готовой акварелью и отдавал его Смотфу. Во всякое другое время Смотф мог заниматься чем угодно — посещать рынки, храмы, трактиры и бордели, но во время сеансов рисования от него требовалось обязательное присутствие: он должен был стоять позади Бартлбута и крепко удерживать большой зонт, защищавший художника и его хрупкий этюдник от дождя, солнца и ветра. Смотф обертывал пейзаж в папиросную бумагу, вкладывал в твердый конверт, заворачивал все в крафт-бумагу, перевязывал тесьмой и запечатывал. В тот же вечер или — если почтового отделения поблизости не было, — самое позднее на следующий день пакет отправлялся
Точку, с которой рисовалась акварель, Смотф тщательно запоминал и отмечал в реестре ad hoc. На следующий день Бартлбут наносил визит английскому консулу, если таковой имелся в округе, либо какому-нибудь важному лицу местного уровня. Через день они уезжали. Иногда длительность переезда могла слегка нарушить этот график, но, как правило, он скрупулезно соблюдался.
Очередной пункт назначения не всегда оказывался ближайшим. В зависимости от удобства транспортного средства им случалось возвращаться или делать довольно большие крюки. Так, например, они проехали на поезде из Бомбея в Бандар, затем — переплыв Бенгальский залив и добравшись до Андаманских островов — вернулись в Мадрас, поплыли на Цейлон, после чего направились на Малакку, Борнео и Сулавеси. Оттуда — вместо того, чтобы приехать прямо в Пуэрто-Принсеса, что на острове Палаван, — они сначала заехали на Минданао и Лусон, потом вообще уехали на Формозу и лишь после этого повернули обратно на Палаван.
Тем не менее, можно сказать, что они исследовали один за другим практически все континенты. Изъездив большую часть Европы с 1935 по 1937 год, они перебрались в Африку и обогнули материк по часовой стрелке с 1938 по 1942 год; затем их ждали Южная Америка (1943–1944), Центральная Америка (1945), Северная Америка (1946–1948) и, наконец, Азия (1949–1951). В 1952 году они охватили Океанию, в 1953-м Индийский океан и Красное море. В последний год они пересекли Турцию, переплыли Черное море, въехали на территорию СССР, поднялись до расположенной в устье Енисея, за Полярным кругом, Дудинки, на борту китобойной шхуны переплыли Карское и Баренцево моря, от Нордкапа спустились вдоль скандинавских фьордов и завершили свои долгие странствия в Бруверсхавене.
Исторические и политические обстоятельства — Вторая мировая война, а также все локальные конфликты, которые в период с 1935 по 1954 годы ей предшествовали и за ней следовали: Эфиопия, Испания, Индия, Корея, Палестина, Мадагаскар, Гватемала, Северная Африка, Кипр, Индонезия, Индокитай и т. д. — практически никак не повлияли на эти путешествия, если не считать того, что в Гонконге путешественникам несколько дней пришлось ждать кантонскую визу, а в Порт-Саиде в их гостинице разорвалась бомба. Заряд был незначительным, и их багаж почти не пострадал.
Из этих путешествий Бартлбут вернулся почти с пустыми руками: он путешествовал лишь для того, чтобы рисовать свои акварели и по мере готовности отправлять их Винклеру. Что касается Смотфа, то он собрал целых три коллекции — марки для сына мадам Клаво, гостиничные этикетки для Винклера и почтовые открытки для Валена, а также привез три предмета, которые до сих пор находятся в его комнате.
Первый предмет — великолепный морской сундук из нежного кораллового дерева (крылоплодного камеденосного, как любит уточнять его владелец) с медными замочными скважинами. Он нашел его у судового поставщика из Сент-Джона с Ньюфаундленда и переправил на траулере во Францию.
Второй предмет — курьезная скульптура, базальтовая статуэтка трехглавой Богини-Матери высотой около сорока сантиметров. Смотф выменял ее на Сейшельских островах, отдав за нее другую, также трехглавую, скульптуру совершенно иного характера: это было распятие, на котором одним штырем были прибиты сразу три деревянные фигурки: черный ребенок, высокий старик и — в натуральную величину — изначально белый голубь. Распятие Смотф нашел на одном из базаров Агадира, и продавший его человек объяснил ему, что фигуры Троицы — двигающиеся, и что каждый год одна из них «берет верх». На тот момент Сын был сверху, а Святой Дух (почти скрытый) ближе к кресту. Предмет был громоздкий, но Смотф, в силу своеобразного склада ума, был им буквально и надолго заворожен, а посему, не торгуясь, его купил и с 1939 по 1953 год повсюду возил с собой. На следующий день по прибытии на Сейшельские острова он зашел в один бар: первое, что он увидел, была статуэтка Богини-Матери, которая стояла на стойке между помятым шейкером и стаканом с маленькими флажками и палочками для размешивания шампанского в виде миниатюрных клюшек. Он был так поражен, что тут же отправился к себе в гостиницу, вернулся с распятием и завел с малайским барменом оживленную беседу на пиджин-инглиш о статистической квази-невозможности встретить за четырнадцать лет две трехглавые статуи: в результате продолжительной беседы Смотф и бармен поклялись друг другу в нерушимой дружбе, которую закрепили, обменявшись своими произведениями искусства.
Третий предмет — большая гравюра в духе нравоучительных картинок. Смотф нашел ее в Бергене, в последний год своих странствий. На ней изображен ребенок, получающий из рук пожилого магистра премиальную книгу. Мальчику лет семь-восемь, на нем синяя суконная тужурка, короткие штанишки и лакированные туфельки, а на голове — лавровый венок; он поднимается по трем ступенькам на возвышение, выложенное паркетом и украшенное большими растениями. На старике — мантия, у него длинная с проседью борода и очки в стальной оправе. В правой руке он держит самшитовую линейку, в левой — большой фолиант в красном переплете, на обложке которого можно прочитать «Erindringer fra en Reise i Skotland» (как выяснил Смотф, это рассказ о путешествии по Шотландии, которое датский пастор Пленге совершил летом 1859 года). Около учителя стоит стол, покрытый зеленой суконной скатертью, на которой лежат другие книги, карта мира и открытые ноты итальянского формата. На узкой медной табличке, прикрепленной к деревянной раме, выгравировано название «Laborynthus», на первый взгляд никак не связанное с изображенной на гравюре сценой.
Смотфу хотелось бы оказаться на месте этого награждаемого ребенка. Его сожаление о том, что он так и не получил образования, с годами сменилось болезненной страстью к четырем алгебраическим действиям. В самом начале своих странствий, в одном из больших лондонских мюзик-холлов он увидел человека, обладавшего феноменальной способностью к счету, и за двадцатилетнее путешествие вокруг Земного шара, читая и перечитывая трактат о математических и арифметических задачках, найденный у букиниста из Инвернессе, он научился считать в уме и по возвращении был способен довольно быстро извлекать квадратные и кубические корни из девятизначных чисел. После того, как это занятие стало для него слишком простым, его охватило яростное увлечение факториалами: 1! = 1; 2! = 2; 3! = 6; 4! = 24; 5! = 120; 6! = 720; 7! = 5040; 8! = 40320; 9! = 362880; 10! = 3628800; 11! = 39916800; 12! = 479001600; […]; 22! =1124000727777607680000 или более миллиарда раз по семьсот семьдесят семь миллиардов!