– Точно, – Ольга Алексеевна кивнула ей. – А в дзен-буддизме просто другие методы достижения просветления. Не стоит читать священные тексты, не стоит слушать никаких учителей или искать истину вовне. Все ответы можно найти внутри себя.
– Мне нравится, – хихикнула Женя. – Не слушать учителей. Вот бы физичка взбесилась, если бы ей такое сказали.
– Хрень какая, – сказала Вика и закатила глаза.
– Ничего не хрень, – ответила Женя. – Это концепт.
Алина хмыкнула.
– В буддизме считается, что жизнь полна страстей, которые мешают человеку, – продолжила объяснять Ольга Алексеевна. – Пока не избавишься от этих страстей и привязанностей, пока будешь совершать плохие поступки, будешь вечно перерождаться. А когда достигнешь просветления, то попадешь в нирвану.
– А кто считает плохие и хорошие поступки? У местного бога должен быть суперкомпьютер, – улыбнулась Вика.
– В буддизме боги стоят ниже, чем люди, – сказал я. – Они ничего не решают. Это все карма. Каждому воздается по его заслугам.
– Тем более. Буддизм нелогичный. И при чем здесь отсутствие души?
Вика все считала нелогичным, кроме математики. Возможно, она была права. Но тут внезапно я сам кое-что понял.
Я погрузился в это понимание целиком и полностью. На несколько секунд я даже забыл, что надо дышать. И я понимал, что должен был объяснить это.
– Духовные учения не должны быть логичными, – сказал я, глядя Вике в глаза. – Они должны приносить умиротворение. Спокойствие. Если буддизм не приносит тебе спокойствия, то это просто не твое. Наверное, тебе нравится наука, вот и все.
– Конечно. Наука рулит.
– А кому-то нравится концепция буддизма, – продолжил я, – В буддизме нет души, есть просто составляющие ее дхармы. Мельчайшие частицы, из которых состоит человек. Как из атомов. Если человек не достигает просветления, то он проводит много жизней в сансаре, умирая и рождаясь снова. Его если он достигнет просветления, то он избавится от всех страстей и привязанностей. Он избавится даже от самого себя. Он распадется на составляющие его дхармы, чтобы создать что-то новое. То, чего еще никогда не было. Это и есть настоящее просветление. Отпустить этот мир. Отпустить все. Полюбить все. Но знаете, что самое интересное? – Я улыбнулся, ожидая, что кто-нибудь спросит что. Все молчали, и я продолжил: – Современная наука говорит, что, когда человек умирает, его атомы становятся чем-то другим. Карл Саган говорил, что мы все были рождены в звездной колыбели Большого взрыва. Нам всем уже несколько миллиардов лет. Когда мы умираем, мы распадаемся и даем начало новой жизни. Новым звездам. Мы в любом случае попадаем в нирвану.
Все молчали. И я тоже замолчал.
До конца второго академического часа осталось пятнадцать минут.
– Думаю, на этом стоит закончить, – подытожила Ольга Алексеевна.
Никто не был против, и мы пошли домой.
Вечером к нам должна была прийти Людмила Сергеевна, но я не слишком расстроился. У меня появилось нечто свое. Нечто важное.
Я пришел домой и вырвал из альбома для черчения два листа. Склеил их скотчем и написал карандашом цитату Линьцзи.
Иногда у меня хороший почерк. Если я стараюсь писать ровно и красиво.
Я обвел буквы черным маркером и повесил листы на стену.
«Встретишь Будду – убей Будду,
встретишь патриарха – убей патриарха,
встретишь архата – убей архата,
встретишь отца и мать – убей отца и мать,
встретишь родича – убей и родича.
Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».
К тому времени, как мама, Людмила Сергеевна и Игорь пришли домой, я подготовил уроки на пятницу (география, английский язык, геометрия и обществознание).
Я остался в комнате, слушал «Времена года» Антонио Вивальди и думал о том, что я всегда был один.
Ничего в этом мире нам не принадлежит. Даже мы сами. Это пугало и одновременно умиротворяло.
В 20:02 меня позвали ужинать. Мы ели овощное рагу, которое приготовила Людмила Сергеевна. Я съел оттуда весь картофель и после смотрел в окно. На улице было темно, небо было желтым и низким. Людмила Сергеевна и Игорь о чем-то говорили.
– Ты закончил? – спросил Игорь.
Я посмотрел на него и кивнул.
– Какое неуважение к собственной бабушке, – сказал он и посмотрел на Людмилу Сергеевну. – Он же совсем ничего не ест.
– Да можете не говорить. Знаю я, – Людмила Сергеевна махнула своей костлявой рукой.
Мама, как обычно, промолчала. Я тоже.