Лоуз коснулся такого множества вопросов экологического порядка, что мне захотелось посетить национальный парк Кабалега на севере Уганды и воочию понаблюдать слонов и их влияние на среду обитания. После разговора с Лоузом голова моя казалась набитой новыми фактами и цифрами.
Полдня пути на север привели меня к границам парка. Миновав въездные ворота, еду по нескончаемым голым равнинам, где некогда росли разреженные леса терминалии (Terminalia). Обманчиво-зеленая саванна казалось способна досыта накормить стада слонов, рассыпанные по ней, словно горстки гальки.
По сравнению с Маньярой здесь было мало малышей. Неужели жесткая трава Hyparrhenia выжила терминалию с ее густой листвой и тенью? Только кое-где торчали иссохшие скелеты деревьев — все, что осталось от обширных лесов, покрывавших в свое время северную часть Буньоро. Слоны постоянно обдирали кору со стволов деревьев, лишая их жизненных соков. Сгнив, стволы падают па землю и ложатся рядом со своими собратьями и в конце концов сгорают вместе с кустарником в пламени пожаров, которые каждый год проносятся по высокотравной саванне. Эти два разрушительных фактора — слоны и огонь — ставили под сомнение возможный возврат к древесной саванне.
История угандийских слонов с давних времен переплелась с историей человека. Подвергшиеся нещадному уничтожению охотниками за слоновой костью, они получили короткую передышку на заре века, когда на людей обрушилась сонная болезнь. Правительство переселило людей в районы, где не было кустарника, а следовательно, и переносчика болезни — мухи цеце. Одновременно был принят суровый закон против охотников за слоновой костью. Но вскоре человек снова принялся уничтожать слонов, на этот раз защищая свои посевы. По мере роста населения и постепенной колонизации диких, необитаемых районов слонов лишали права бродить, где им вздумается, по океану лесов и саванне, некогда покинутых человеком из-за сонной болезни. Маршруты их перемещений перекрыли, многие районы закрыли вообще, пути миграции перерезали. Стада слонов оказались в изоляции друг от друга. В конце концов некогда вездесущим угандийским слонам была оставлена территория, равная по площади двадцатой части их бывших владений. Общее количество животных неуклонно сокращалось — правда, медленнее, чем уменьшалась их территория. В результате их неутолимый аппетит обрек па исчезновение без всякой надежды на восстановление терминалию глауцесценс (Т. glaucescens), раньше широко распространенную на севере Буньоро.
По дороге к Нилу, который делит парк на восточную и западную части, я раздумывал о потрясающей реакции слонов — мне рассказал о ней Лоуз — на сокращение размеров среды обитания.
Изучая слоних, убитых с целью определить, беременны они или нет, он пришел к заключению, что уровень рождаемости падает и что, несмотря на приход новых слонов извне, популяция животных постепенно сокращается. Самки достигают половой зрелости позже. Да и в возрастных категориях наблюдается тревожный дефицит молодых животных, а это говорит о повышенной смертности или о сокращении рождаемости.
Какова причина этого? Может, отсутствие съедобных деревьев? Или фактор, присущий плотности популяции? Лоуз находился в нерешительности и горел желанием проверить, могут ли социальные причины оказывать влияние на размножение, ведь это вопрос жизни или смерти. Если будет доказано, что слоны сами могут регулировать плотность популяции, то теоретически можно избежать кроппинга, т. е. систематического отстрела целых стад животных ради научных целей.
Я перебрался через Нил в Параа. Этот уродливый поселок в центре парка буквально вылез из-под земли вокруг мастерских и домиков для туристов.
Мне надо было попасть на север, в лагерь Иэна Паркера. Там я впервые понял по-настоящему, что такое кроппинг слонов в исследовательских целях. С гостеприимством, характерным для Восточной Африки, Паркер, не знавший меня и даже никогда обо мне не слышавший, встретил меня с распростертыми объятиями и предоставил стол и кров. Пока мы лакомились бифштексом из гиппопотама, он объяснял мне свою концепцию охраны диких животных. Паркер не только признавал необходимость кроппинга, но и считал, что любой человек, занимающийся охраной зверей, должен иметь мужество глядеть правде в глаза. Работа была грязной и отвратительной, но тот, чья профессия — сохранение вида, не должен отказываться от нее. Паркер сначала работал в департаменте вод и лесов Кении и занимался там защитой посевов от слонов, а затем возглавил программу кроппинга в Вальянгулу.