— Как же это ты нашел конную дорогу по хлебу?
— Батюшка, позвольте мне вашего кнутика, — обратился ко мне старик.
— На что тебе?
— Да одолжите на одну минуту.
Не понимая, в чем дело, я передал старику арапник. В то же мгновение молодой парень в белой рубахе упал на колени и пополз ко мне, а старик начал его преусердно хлестать по спине, приговаривая:
— Это сын мой, батюшка!.. Я из-за тебя, подлеца, сам душою покривил на старости лет. Как вижу, что он поехал по хлебам, и я, делать нечего, побежал, хоть в П — х перенять его. Вот тебе наука: во всю жизнь не забудешь отцовского наставления. И не проси милости.
Я уже вынужден был укротить пыл расходившегося не на шутку старика. В это время, преследуемый издали ревущею барщиной, прикащик добежал до меня с воплями, что разбойники хотят его убить и не отдают убежавшего жеребца.
— Что за вздор ты говоришь? — перебил я его возгласы. — Что за чепуха там у вас творится? — обратился я к старику.
— Да все с глупого, знать, разума, — отвечал старик. А между тем я быстрыми шагами пошел навстречу бежавшей по овсу толпе. Оба мужика и прикащик неподалеку следовали за мною. Увидев меня, несущаяся фаланга тотчас же заколебалась и, оборотясь назад, медленно пошла на свою межу. Только человек десять левого фланга, стоявших не на овсе, а на лугу, сбились в кучу на дороге и отступали так медленно, что я мог их догнать.
— Что вы тут делаете?
— Да мы так. Да нашего парня изловили. Да мы ничего. Мы, значит, только так, значит, — послышалось из толпы.
— Разве вашего парня обижали или били? Разве вы судьи в своем деле? Разве можно оравой бегать по чужому хлебу? Отчего же вы не даете жеребца?
— Да все, батюшка, сдуру, — перебил меня шедший за мною старик. — И уйдут все, и сейчас сами поймаем и приведем жеребца.
Все сказанное стариком было немедленно исполнено, и мир восстановился.
Сами факты небольшой трагикомедии так красноречивы, что я не прибавлю от себя ни слова.
XV. Испольная десятина
Выше было говорено, что предшественник мой, не управляясь с запашкой, был вынужден отдавать большую ее часть исполу, то есть за пользование отдаваемою землею получать только половину продуктов свезенными и сложенными на гумно. По-видимому, что может быть проще и удобнее этой системы, тем более, что чистая прибыль, получаемая при наилучшей организации полного собственного хозяйства, если взять в соображение все сопряженные с ним расходы, едва ли превысит прибыль испольную? Наемщик при обработке испольной десятины не менее хозяина заинтересован доброкачественною подготовкою почвы и охранением хлеба от побоев и потрав. Чего же лучше? и покойно, и безубыточно. Но дело в том, что наемщик, свозя с вашего поля половину продуктов, тем самым лишает вас возможности удобрять его, и в несколько лет земля будет совершенно истощена. Всякая система где-нибудь да пригодна. Может быть, в Малороссии, где, по большому количеству нови, возможно обходиться без удобрения, испольная раздача земель действительно выгодна, а не разорительна, но в наших местах об этом не может быть и речи. Как мы видели выше, половина моей озимой запашки в прошлом году была моим предшественником роздана исполу, и, хотя я записал по порядку имена главных съемщиков и количество снятых каждым из них десятин, тем не менее весной не мог понять, как они разберутся со своими участками. Главные наемщики раздавали свои участки дробными частями, что привело к окончательной запашке и уничтожению меж, которые мне по окончании осенних работ пришлось восстановлять с неимоверными усилиями. Можно ли вести вольнонаемное хлебопашество без ясно обозначенных меж? Если, как мы видели, так трудно уберечь сенокосы, то еще труднее уберегать отаву, и потому в наших местах тотчас по уборке сена на лугу пускают скот на подножный корм. Это время самое утомительное для рабочих, и потому, скрепя сердце, иногда проходишь молчанием небольшие побои и потравы, причиненные в ночном собственными лошадьми, под надзором истомленных дневными трудами рабочих. Когда у нас не будет потрав со стороны соседей, явится травосеяние и с ним ночное продовольствие рабочих лошадей на конюшне кошеным кормом. Тогда прекратится и нелепая, обременительная для рабочих гоньба в ночное, отрадная для одних конокрадов. Но скоро ли наступит для русского земледелия это вожделенное время? Недели через две после уборки сена я узнал, что ночью наши лошади наделали следов по ржи. Я велел подтвердить рабочим о более бдительном надзоре; но не делал из этого никакой истории, тем более что потоптанной ржи не поможешь. Рожь поспела и, усердно принявшись косить собственный посев, я дал знать половинщикам, чтоб и они принимались за работу. В самый ее разгар, проезжая окраиной луга, недалеко от одного из наемщиков я заметил, что он машет, делая знак, чтобы я остановился. Я задержал лошадь, и мужик пошел ко мне навстречу.
— Что тебе надо? — спросил я его.
— Потрудитесь, батюшка, доехать до моей десятинки. Извольте посмотреть, что тут такое, — продолжал мужик, когда мы остановились около его десятины, вдоль которой пролегали два или три следа, а пятая часть была значительно спутана.
— Что ж мне, батюшка, с нею делать? Ведь вот это место ни сжать, ни скосить. Мы уж было зачали, да измучились.
— Во-первых, ты говоришь вздор. Спутанная рожь, я вижу, недурна, и ее можно сжать. Да к чему ты меня привел сюда? Чем же я тебе могу пособить?
— Мне, батюшка, очень обидно. Вот рядом тоже моя десятина; я про ту ничего не говорю, та цела, а эта извольте видеть! Больно обидно. Уж вы прибавьте что-нибудь за побои. Пастух сказывал, это ваши работники в ночном потоптали.
— Ты прежде ее всю сожни и скоси да сложи в копны. Видишь, немного остается. Вечером я буду тут проезжать, и тогда мы с тобой перетолкуем.
— Слушаю, батюшка.
Действительно, я подъехал к этой десятине в то время, когда скашивались последние копны.
— Ну что? сколько копен стало на ней? — спросил я.
— Да восьмнадцать копенок. Что ж, батюшка, положите что-нибудь.
— За что же я тебе стану платить? Я с тебя ничего не полагаю за то, что смотрел за вашими десятинами так же, как за своими, все лето. И хвастать мне этим нельзя. Зная, что хлеб испольный, я берег столько же свое, как и твое, а если грех случился над нашим общим хлебом, то грех пополам: мы терпим убыток пополам.
— Да мне то уж больно обидно, батюшка! Скотинка-то твоя, и твои рабочие побили хлебушка. Ведь я его год ждал.
— Разве я меньше ждал? Подумай. Чего ты у меня требуешь? Нашу общую с тобою десятину потоптали рабочие, потоптали, как оказывается, не больно ей во вред. Ты видишь, рядом с твоими десятинами у меня в целом ярусе стало не по восьмнадцати, а только по одиннадцати копен, и за это ты с меня же хочешь взять деньги. Ты говоришь, что твоя работа пропала. Изволь, я тебе заплачу за твои семена и за работу, а ты отдай мне весь хлеб.