Если бы только знала Ниночка, сколько он бился, подбирая рифму к концу фразы, которая оканчивалась словами «Мое сокровище»!
«Сокровище, овощи, чудовище. Овощи, чудовище…» — бормотал Аркадий.
Нужные рифмы никак не приходили в голову. А такие слова, как «овощи» и «чудовище», не годились для нежного стиха.
— Ты про какие там овощи зубришь? — спрашивала мама.
— Это я, мама, ботанику готовлю, — отвечал Аркадий. Не признаваться же — еще на смех поднимут!
При каждой новой встрече Ниночка, прищурив глаза, спрашивала: «Написали?» — и, получив неутешительный ответ, обидчиво поджимала пухлые губки.
На последнем свидании Аркадий решил честно признаться, что стих у него просто не получился.
Ниночка обидчиво дернула плечиками и не без ехидства заметила:
— Тоже мне Лермонтов!
На другой день она появилась на откосе важная и торжественная. В руках у Ниночки был зеленый бархатный альбом. Она протянула его Аркадию и многозначительно заметила:
— А Володя Нестеров вот что написал…
Аркадий схватил злополучный альбом и стал лихорадочно листать глянцевые листы, густо усеянные красными, зелеными розами, виньетками, голубками с конвертами в клювиках.
Вздох облегчения вырвался у него из груди, когда на предпоследней странице он прочел:
Под стихом стояла подпись его соперника: «Володя Н.».
Ну, уж этого его одноклассник сам сочинить никак не мог: такие стихи он уже видел и в других альбомах.
Возвратив Ниночке ее альбом, Аркадий решительно заявил:
— Так это же не его стихи!
— А чьи же тогда?
— Он чужие сдул. И кроме того, — наставительно добавил Аркадий, — они очень глупые! Понимаете: глу-пы‑е!
Поэтическая Ниночка никак не ожидала такого поворота.
— Вы сами, Аркадий, глупы! Да, да! Ну и пусть не свои. А вы и такого написать не могли.
Аркадий надвинул лакированный козырек фуражки на самые глаза и гордо ответил:
— И не буду!
— И не больно надо. Подумаешь, какой Лермонтов!
С этого рокового дня Аркадий решил, что между ним и Ниночкой «все кончено» навеки веков.
С тех пор он больше не ходил на берег Теши любоваться дивным видом, который открывался с откоса, да и выглядел он без Ниночки самым обыкновенным.
А первоклассники — эти отчаянные фискалы и насмешники — уже кричали свое «жених и невеста, жених и невеста» в адрес счастливого Володи Нестерова.
Горький… О нем в Арзамасе вспоминали часто. Аркадий знал и дом, где он жил — дом Подсосова. Это совсем рядом с их флигелем на Новоплотинной.
Соседи рассказывали, что за Горьким полиция установила строгий надзор и что около его квартиры долго стоять не велели, а любопытных просто отгоняли. Это потому, что Горький за революцию. А что такое революция и почему она бывает? Что за люди революционеры? На эти вопросы Аркадию пока никто ничего толкового не ответил, даже мама.
В дом Голиковых к Наталье Аркадьевне иногда заходила маленькая женщина в черном платье — Мария Валерьяновна Гоппиус. Аркадий заметил, что каблучки у ее туфель тоненькие-тоненькие — на таких только по асфальту ходить можно, но уж никак не по арзамасским улицам!
Про Марию Валерьяновну говорили всякое. Странный она человек: учительница, а уроки дает только на дому, и еще говорят, она хорошо знает писателя Максима Горького.
Однажды Аркадий слышал, как Мария Валерьяновна говорила маме:
— Он хороший. Мало того, Алексей Максимович — замечательный человек!
Аркадий недоумевал. Как же так получается: Горький — замечательный человек, хороший сочинитель, а его то в тюрьму посадят, то в ссылку отправят?
Как-то, разбирая старые отцовские бумаги, Аркадий наткнулся на несколько книжек Степняк-Кравчинского.
Аркадий любил читать и читал запоем, без разбору. Попадется под руку календарь — читал календарь. А неделю тому назад попалась книга под названием «Война и мир» — прочитал и ее. Только непонятная она, хотя и про войну. Когда подвернулась «Поваренная книга», и ее прочитал. Мама хотела сначала ее отобрать: «И что ты все без разбору читаешь, горе мне с тобой». Но как она не понимает, что про еду тоже интересно?
Но такой книги, как эта, ему еще никогда читать не приходилось. Очень странная была новая книга. У храбрых и отчаянных людей, о которых рассказывал Степняк-Кравчинский, имелись свои типографии, где они печатали листовки против царя. Они готовили восстание против помещиков и генералов. И ничегошеньки не боялись! Ни полиции, ни смерти! И шли на казнь с гордо поднятой головой. Этих людей звали революционерами.