— В чем дело, Алан?
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Зато я не хочу разговаривать с тобой.
— Я понимаю. Послушай, я сожалею о том, что случилось. Я должен был закрыть эту проклятую дверь. Я кое о чем рассказал матери, и она не думает о тебе плохо. Совсем наоборот, досталось именно мне. Она определила тебе роль женщины, с которой плохо обращаются. Собственно говоря, она думает, что ты влюблена в меня.
У Эбони от удивления перехватило дыхание, но она рассмеялась.
— Я думаю, ты просветил ее и насчет этого, — презрительно сказала она.
— Пробовал. Но она не слушает меня. В конце концов, я решил, пусть думает, что хочет, если ей от этого легче.
— Как благородно с твоей стороны. Может быть, ты также позволил ей думать, что и ты любишь меня?
— Кажется, она и так придет к этой мысли. Со временем, — сухо добавил он.
— И ты не захотел разочаровывать ее в твоем моральном облике, не так ли?
— Что-то вроде этого.
— Ты ублюдок, — не выдержала она. — Прогнивший, вонючий ублюдок. Почему ты не сказал ей правду? Что единственная вещь, которая тебе от меня нужна, это секс. Именно потому ты и здесь. Думаешь, что удастся продолжить с того момента, где тебе помешали. Но ты ошибаешься, Алан. Между нами все кончено, — хрипло заявила она. — Окончательно!
— Не устраивай сцен. Это тебе не идет. Но я понимаю, что ты можешь быть немного расстроена. И извини меня.
— Он извиняется! Мой бог, может быть, ты повторишь еще раз?! Это надо записать на магнитофон для потомства. Алан Кастэрс извиняется перед своей шлюхой-любовницей.
— Не называй себя так!
— Почему? Разве ты не так обо мне думаешь?
— Послушай, Эбони, почему бы нам не обсудить это наедине? Впусти меня. Здесь холодно.
— Поверь мне, внутри тебе будет еще холодней. Поезжай домой, Алан. И никогда не возвращайся. Я больше не хочу тебя видеть.
— Ты так не думаешь.
— Уверен? Ну что ж, посмотрим, Алан, посмотрим.
— Еще как посмотрим! — прорычал он и ринулся прочь.
Взбешенный Алан некоторое время просидел в машине. Любит его? Она? Мать сошла с ума! Эта ведьма не знает, что такое любовь. Она просто вампир, высасывающий все соки вампир, и не может удовлетвориться, пока не доведет мужчину до отчаяния.
И все же…
Когда он вспомнил о ее слезах, у него что-то шевельнулось внутри. Видит бог, они подействовали на него. И не наполнили чувством триумфа над ней, как он представлял это ранее, а поразили и встревожили. Плачущая Эбони не соответствовала его представлению о ней. И все же ее слезы, возможно, свидетельствовали о том, что вера матери в любовь Эбони к нему имеет под собой основание. Разве она плакала бы, если бы не была глубоко задета?
А сейчас…
Не были ли эти горькие слова еще одним свидетельством разбитой любви? Может быть, он довел ее до того, что уже один его вид причиняет ей слишком сильные страдания?
При этой мысли в нем все перевернулось. Черт побери, может, мать все-таки была права?
Алан ухватился за руль, так кружилась у него голова, и вспомнил, что его первой реакцией на такое из рук вон выходящее заявление была издевка.
— Ты с ума сошла! — сказал он матери.
Но когда он рассказал ей о случившемся в библиотеке четыре года тому назад, мать окончательно уверилась в своей правоте и полностью отмела предположение о том, что Эбони приставала к нему. Когда же он рассказал матери о репутации Эбони среди других мужчин, она просто пожала плечами.
— Нельзя же верить всему, что слышишь, Алан, — упрекнула она. — Что касается поцелуя в библиотеке… У тебя нет никаких причин полагать, что она тогда уже не была девственницей. Я уверена в том, что Эбони любила тебя. Неужели ты этого не понимаешь?
Он не понимал.
— Восемнадцатилетняя девушка? Влюблена в тридцатилетнего мужчину? Ради бога, не надо, мама. Сейчас ты еще скажешь, что я тоже любил ее.
— Нет. Этого я не скажу. Тогда ты любил Адриану.
— Ты знаешь, собственно говоря, нет… я не любил ее.
— Не любил?
— У нас была связь, но я не был влюблен в нее, а она в меня. Мы были близкими друзьями, деловыми партнерами и оба одиноки. Вот и все объяснение наших отношений.
— Но ты просил ее выйти за тебя.
— Да…
— Но зачем?
Алану ничего не оставалось, как сказать правду:
— Чтобы оградить Эбони.
— Оградить… Эбони…
— Не смотри на меня так, мама. Ты тоже виновата в этом.
— Но каким же образом?