В декабре 1916 года мне присвоили звание "ефрейтор" и назначили начальником радиостанции в 20-й армейский корпус. Мы сложили свои вещички в двуколку, рядом с радиостанцией, и направились в штаб корпуса, который размещался в районе города Вилейки. На фронт прибыли, когда подготовка к наступлению была в полном разгаре. По всему было видно, что в окопах солдатам сидеть придется недолго. Наша радиостанция должна была использоваться для корректировки артиллерийской стрельбы в 28-й пехотной дивизии.
Остро чувствовалась атмосфера ожидания каких-то новых, важных событий. Из уст в уста передавались слухи о расправе солдат над ненавистными офицерами, о забастовках рабочих, о нараставшем недовольстве войной и всей политикой царского правительства.
Однажды вечером кто-то принес в землянку листовку. В ней говорилось, что 24 февраля 1917 года в Петрограде бастовало двести тысяч рабочих. Стачка переросла во всеобщую политическую демонстрацию против царизма. Впервые мы прочитали лозунги: "Долой царя!", "Долой войну!", "Хлеба!". В листовке были выражены мысли и чаяния измученного, оголодавшего народа.
А несколько дней спустя, когда к нам зашел прапорщик Залевский и я стал докладывать: "Ваше благородие..." - он махнул рукой и сказал:
- Я теперь не ваше благородие, а господин прапорщик. Царя свергли, и в армии вводится новый порядок обращения нижних чинов к офицерам.
Вести, долетавшие из Питера, горячо обсуждались солдатами. Все ждали больших перемен. Но шли дни, а каких-либо практических последствий Февральской революции мы не ощущали, если не считать изменения формы обращения нижних чинов к "господам офицерам". Война продолжала уносить тысячи жизней. Солдаты по-прежнему получали из дому безрадостные письма.
Дорога в большую жизнь
14 марта 1917 года нашу радиостанцию вместе с боевым расчетом передали 25-му корпусному авиационному отряду. Я довольно равнодушно воспринял это перемещение. Мне и в голову не приходило, что вся моя дальнейшая жизнь будет связана с авиацией.
Нам было известно, что 25-й корпусной авиаотряд входит в состав 3-го авиационного дивизиона, которым командует известный русский летчик полковник А. С. Воротников. Отряд ведет боевую работу в интересах 20-го армейского корпуса.
На окраине города Вилейки мы без труда нашли дом, в котором находился штаб. Я доложил командиру отряда штабс-капитану Штокмару о том, что радиостанция с боевым расчетом прибыла в его распоряжение. Строгий на вид, высокий и стройный, штабс-капитан обладал приятной внешностью, хорошей строевой выправкой, спокойным, уравновешенным характером. Он поинтересовался состоянием аппаратуры и степенью подготовки радистов, затем приказал отправиться в распоряжение начальника артиллерийского отделения штабс-капитана Г. П. Кадина.
На вооружении 25-го авиаотряда имелись самолеты различных типов: "вуазен", "фарман", "Лебедь-12", "ньюпор", "моран-парасоль". Мы, связисты, с любопытством рассматривали диковинные аппараты. Больше всего поражала конструкция "Фарман-30". У этого самолета было два больших крыла, скрепленных многочисленными стойками и расчалками. В центре располагалась гондола для экипажа, опиравшаяся на два колеса. За кабиной - мотор с толкающим винтом.
"Лебедь-12" казался нам более изящным. Однако летчики недобро отзывались об этом самолете. В первый же день нам пришлось стать невольными свидетелями одного курьезного случая. На окраине аэродрома мотористы готовили к полету две машины - "вуазен" и "ньюпор". Подошли летчики. Они были в пробковых касках и походили на пожарных. Один из них сел в кабину "вуазена". Мотор запустился очень быстро. Летчик опробовал двигатель на малых оборотах, затем резко прибавил газ. Мотор взревел, но, ко всеобщему удивлению, самолет сорвался с места и понесся не вперед, а назад. Мы едва успели отскочить в сторону. "Вуазен" промчался мимо и с грохотом ударился хвостом о стоявшее поблизости строение. Лопнули стальные трубы, остановился двигатель. Из кабины вылез бледный летчик. Размахивая руками, он набросился на моториста:
- Несчастный масленщик! Опять поставил не толкающий, а тянущий винт...
Моторист начал оправдываться. На шум прибежал старший моторист Александр Максимов - отличный знаток своего дела, в прошлом бузулукский слесарь. Он рассказал парню, как быстрее исправить поломку, и успокоил летчика.
Находясь на аэродроме, мы часто слышали интереснейшие рассказы о воздушных схватках наших летчиков с неприятельскими авиаторами, но самим не приходилось видеть небесной баталии. И вот как-то в марте выдался на редкость тихий и ясный день. Кто-то из связистов заметил в светло-синем небе черную точку. С запада приближался немецкий самолет. Очевидно, вражеский летчик вел разведку переправ через реку Вилию.
Навстречу немцу поднялся дежурный самолет-истребитель "Ньюпор-17", пилотируемый молодым летчиком прапорщиком Чарухиным. Высокий и худой, на земле он производил впечатление неуклюжего увальня, и только блестевшие задором глаза выдавали острый ум, быструю реакцию. Скороговоркой, чуть-чуть картавя, он любил повторять собеседнику одну и ту же фразу, выражавшую довольно полно его кредо: "Лучше пожить меньше, но ярко, чем долго и скучно. Зачем мучить себя и других бесполезным существованием?"
Чарухин был учеником прославленного русского аса Евграфа Николаевича Крутеня и перенял у него тактику, обеспечивавшую преимущество над воздушным противником. На боевом счету Чарухина уже числилось несколько сбитых немецких самолетов. За боевые подвиги он был произведен из унтер-офицеров в прапорщики.
Немецкий летчик заметил самолет Чарухина и решил атаковать его на взлете.
Кто-то из мотористов очень метко сказал:
- Смотрите, германец-то взъерошился, как петух.
Немецкий "альбатрос" имел короткие широкие крылья, длинный фюзеляж, множество металлических лент - это придавало ему поразительное сходство с домашней птицей. Поскольку "альбатрос" летел со снижением на повышенной скорости, все ленты под напором встречного потока воздуха "пели", и металлический звон оглашал окрестности.
Чарухин, как будто не замечая приближавшегося противника, медленно набирал высоту. Увлеченные началом поединка, мотористы кричали во весь голос:
- Справа вверху германец! Справа вверху германец!
Русский пилот действовал расчетливо. Он перевел машину в режим горизонтального полета и стал уверенно набирать скорость. Расстояние между самолетами с каждой секундой сокращалось. Все, кто находился на земле, понимали, что исход воздушного боя теперь зависит от выдержки летчиков. Старший унтер-офицер Николай Кузнецов, стоявший у радиостанции и внимательно наблюдавший за действиями Чарухина, восхищенно воскликнул:
- Черт, а не человек!
Развязка надвигалась. Вот-вот должна полоснуть пулеметная очередь с борта "альбатроса". И вдруг наш летчик резко развернул машину влево с набором высоты. Обстановка сразу изменилась: Чарухин оказался выше немца. Он довернул "ньюпор" и открыл огонь по врагу. Самолет противника загорелся и рухнул на землю. Громкое "ура" пронеслось над аэродромом. Солдаты и офицеры приветствовали победителя.
Когда самолет приземлился, Чарухина вытащили из кабины и на руках понесли к большой брезентовой палатке, заменявшей ангар.
Вскоре к нам вновь пожаловал немецкий гость. Как только "альбатрос" оказался над летным полем, от него отделились какие-то предметы.
- Бомбы! - крикнул кто-то из мотористов. - Ложись!
Все разбежались в разные стороны, но взрывов не последовало: оказалось, что это не бомбы, а личные вещи немецкого летчика, сбитого Чарухиным: аккуратно упакованные две пары белья и носки, бритвенный прибор, какие-то письма. Очевидно, сослуживцы немецкого летчика надеялись, что он невредим...
Командиром радиоотделения в отряде был старший унтер-офицер Н. А. Кузнецов. Он ведал всеми радиостанциями, установленными на самолетах, и учил летчиков-наблюдателей правильной эксплуатации их в воздухе.