Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Жар свечи согревает кисти прижатых к лицу рук. Приятное тепло огня понемногу разносится по кровеносным сосудам и проникает в сердце. Оно начинает подрагивать. Нет, это не физическая дрожь. Сердце выталкивает из себя неосязаемые — на уровне шестого чувства — импульсы. Внезапно мной овладевает внутренняя сосредоточенность. Она уносит меня из квартиры, из города, с земли…

Передо мной — чистое, звездное небо. Я не вижу себя — только небо и звезды. Они красивы, величественны. Их сверкающее ледяное сияние, такое далекое с Земли, теперь близко, но мне не холодно. Я парю, не чувствуя тела, и кажется, что не дышу. Но я жива, и мне хорошо среди звезд. На какой же из них нашла приют душа Анфисы?

Глаза открываются. Я чувствую, как в голове появляются образы и следом формируются мысли. Они посылаются извне, и скоро я смогу понять их значение. Мой стан выпрямляется, плечи расправляются. Такое ощущение, будто я сижу за школьной партой, готовая выслушать учителя и запомнить урок. Внутренний порыв велит взять бумагу и ручку. Следуя ему, я начинаю писать. Строки сами ложатся на белый лист. В итоге получается стихотворение, посвященное памяти Анфисы, но… не простое стихотворение. Оно дает ответ на вопрос: «Что делать?» Почему нужно делать, я еще не понимаю, но знаю, что скоро пойму…

Со мной приключилась беда пребольшая,
Которую я никогда не ждала.
Погибла моя молодая борзая,
Дочурка-Анфиса. Трех лет не жила.
Болезнью истерзана, стойкость хранила.
Не ныла, терпела, не в тягость была.
И храбро-прехрабро со смертушкой билась
Анфиса за жизнь. Дорогуша, моя…
Она умерла в день один… и, красива,
Лежала на кухне, а я не могла
Поверить, что это прекрасное диво
Покинуло нас навсегда-навсегда.
Я ей целовала холодные лапки,
Но глазки родные закрыть не смогла.
И слезы роняли борзых три собаки,
Прощаясь с Анфисой, а я не могла…
Лишь позже, потом, под плакучею ивой,
Где прах ее вечный нашел свой покой,
Я громко кричала: «За что, Боже милый,
Зачем умерла вот такая любовь?!»
Любовь — вся Анфиса: послушная нежность,
Душа всего дома и мудрый напор,
Взрывная отвага и честная смелость,
Как ветер, она покоряла простор.
Всегда была всюду. Ей все было надо:
Что кушать купили, а что из вещей…
Хозяйка купается — девочка рядом!
Ну что еще нужно для счастья, ей-ей?
Мне кажется, солнце не светит, как прежде,
И поле — другое теперь, без нее.
И мир изменился: он стал явно меньше.
Так вечность познало мое существо.
А после кончины она легла рядом.
Я видела тело ее наяву!
Мне в снах говорила Анфиса:
«Не надо, Не плачь, дорогая!»
Девятого дню
Она уходила заснеженным полем,
Свой взор обращая в прощанье ко мне,
Почти к горизонту в белевшем раздолье,
Где много борзых проносилось во сне.
Душа моя плачет — по ней резануло.
Я знаю: в борзых русский, истинно, дух,
Что если ворвется, судьбу повернуло,
И ты станешь чище и лучше не вдруг!
Когда на земле умирает борзая,
Вселенная стонет, рыдает любовь.
Но в память о ней я тебя заклинаю:
Щенка голопузого сделай борзой!!!

Глава 5. В ожидании мечты

Откровение, заключенное в последних двух строках стихотворения, написанного в память об Анфисе, было неожиданным. Я перечитывала его строки снова и снова, а думами всецело владела Анфиса. В них не было места для какого-то там щенка. Прошло всего девять дней, как девочка ушла, но я точно знала, что боль и любовь воспоминаний о ней не покинут меня никогда. Боль со временем станет не такой невыносимой, а любовь не изменится. Никто и ничто не вытеснит из сердца мою верную и незабвенную Анфису. Меня может утешить одна она.

Почему же подсознание выдало такую несуразную, дикую идею: взять нового щенка и вырастить его? Какая в этом необходимость? Зачем мне это? Чтобы в кромешных хлопотах о нем забыться и перестать страдать? Но ко мне сие не применимо! Я не изменяю чувствам. Слишком они сильные. Мой рассудок подчиняется эмоциям, поскольку не способен соперничать с их стихией, страстностью, глубиной и интуитивной мудростью. Они зарождаются и живут в душе, которой я верю бесконечно, потому что она меня никогда не подводила. Я не гоню прочь душевные порывы из соображений трезвого расчета и не ищу в них выгоды. Мое отношение к всплескам души — трепетное и бережное.