Собака поднялась на гору, освещенную заходящим солнцем, и исчезла в лучах невероятно яркого заката.
После смерти любимицы кинолог сумела сохранить весь помет и в память о любимейшей борзой оставила себе ее дочку. Этот щенок, как и другие, не был похож на мать, но имел особый младенческий окрас, свидетельствующий о его непостоянстве. Необычайный окрас предвещал, что, превращаясь из щенка во взрослую собаку, борзая изменит цвет своей псовины. Такое бывает не только в породе русской псовой. Кинолог это знала, но, как ни старалась, не могла предугадать будущего окраса своей маленькой воспитанницы. Когда ее новой борзой девочке не было и полугода, женщине приснился сон.
Та же местность, что и в предыдущем вещем сне, та же гора, то же солнце, только восходящее. На горном пике — никого. Вдруг из алого солнечного сияния на вершине горы появляется борзая редкого голубого окраса. Собака до боли знакома женщине и спускается к ней, как к своей хозяйке. Хотя умершая борзая имела другой окрас, моя знакомая узнает в голубой собаке свою ушедшую борзую.
Проснувшись, она позволяет себе немного всплакнуть над трогательным сном и не придает ему большого значения. Проходит несколько месяцев, и псовина ее новой воспитанницы приобретает голубой цвет. Подрастая, эта борзая девочка повадками, нравом, темпераментом и своей безраздельной привязанностью к владелице начинает абсолютно походить на свою умершую мать. Когда девочке исполняется год, хозяйка уже не сомневается, что душа ее любимой борзой поселилась в голубой собаке. Тогда она припоминает свой второй вещий сон, и сердце ее наполняется томительным счастьем. (Как это прекрасно — томиться счастьем!)
Борзая с голубой псовиной, появившаяся по зову любви, проживает замечательную и долгую собачью жизнь — на радость знакомой и в утешение за первую трагическую утрату.
Кинолог знает все о моей нестерпимой душевной боли и немедленно переходит к делу. Она называет мне семь телефонных номеров заводчиков борзых в столице.
С замиранием сердца я записываю магические цифры. Запредельное шлет мне первую весточку! Очень скоро я окажусь на верном пути, который приведет меня к Анфисе.
Но сперва предстоит объяснение с родными, которые скорбят по Анфисе и по вечерам разглядывают ее фотографин, без конца вспоминая девочку. Как они отнесутся к моей идее, предсказать трудно. Скорей всего обвинят в предательстве, малодушии. Так и происходит.
Вечером собираю за столом домочадцев и излагаю свое решение. Муж приходит в негодование. Он презирает меня за слабохарактерность. Я представляюсь ему ничтожеством, недостойным памяти Анфисы. По его мнению, Анфису невозможно заменить никакой другой борзой. Мою мысль, что девочка вернется к нам в новом образе, супруг отметает как психические бредни. Он не намерен впускать в свое сердце на место Анфисы другую собаку. Муж любит только Анфису и запрещает мне брать щенка. Кидая в мою сторону злобные взгляды, он мечется по квартире. «Нет! Нет! И нет!» — твердит супруг, как заведенный. Он не верит в мое прозрение и ничего не желает слышать о моей мечте!
К нему присоединяется мама. Она обрушивается на меня со всей страстью любви к Анфисе. Мама полагает, что одним только желанием взять щенка я уже изменила нашей ненаглядной борзой и осквернила память о ней. В возвращение Анфисы мама не верит и заявляет, что не полюбит больше ни одной борзой суки, так как до конца своих дней будет верна Анфисе.
Меня раздирают противоречивые чувства. Благодать обволакивает сердце, когда я слышу иступленные признания близких людей в любви к покинувшей нас Анфисе. Одновременно настрой родных отдается во мне отчаянием и ужасом вечной разлуки с моей несравненной борзой. Муж и мама — не со мною. Они не разделяют моей уверенности не потому, что не хотят снова видеть и обнимать Анфису, а потому, что не могут поверить в чудо, в сказку, в волшебство.
«Так что же, моя мечта не сбудется?» — Я размазываю по лицу слезы, непрерывными ручейками набегающие на щеки.
Один сын еще не высказывался. Он внимательно прислушивался к каждому из членов семьи. Когда его отец и бабушка прекращают говорить, сын подходит ко мне, кладет на плечо руку и вглядывается в меня, словно прорывается в мои сокровенные глубины.
— Мама, ты правда веришь в то, о чем говоришь, или ищешь предлог, чтобы найти утешение в щенке? — спрашивает он.
— Да, верю. Я слишком сильно люблю Анфису, чтобы врать. Мне было больно, и мысли о ее воскрешении стали посещать меня помимо моей воли. Они заполонили меня, и всем своим существом я поверила. Анфиса — моя самая большая земная любовь, моя самая сильная страсть.