Я изгоняла ежедневно сомнения из своих дум. Я верила: такое возможно, такое бывает, должно быть.
Я знала: остается сражаться. От сотворения, человеку присущ талант — вступать в борьбу с самим собой и побеждать себя. Только от человека зависит, какая сторона в нем победит: темная или светлая. Человек — единственный, кто может побороть свои страхи, неуверенность и слабость, потому что он один способен овладевать своей волей.
Победив свою неуверенность, я поняла, что напрасно утаиваю от Милы самое главное — то, что у нее возродится моя Анфиса. Мне следовало открыться Миле — и будь что будет.
Я позвонила в столицу и во всем Миле созналась. Когда я говорила ей о своей сокровенной задумке, мое сознание рисовало лицо собеседницы.
Вот она хмурится, ее брови взмывают вверх. Мила крайне удивлена. Мила застигнута врасплох и обескуражена моими словами, но быстро приходит в себя. Ей становится жаль меня. Мила думает, что непреходящая боль утраты является причиной возникновения моей безрассудной идеи. Она сопереживает мне, но считает своим долгом отрезвить мой замутненный несбыточными, как она полагает, фантазиями разум.
Я ее понимаю.
Она отдаст мне своего щеночка, новую борзую жизнь, со всей многогранностью и индивидуальными особенностями этого живого создания, а я буду искать и не находить в нем черты Анфисы. Хорошо, если я стерплю и полюблю свою новоявленную борзую девочку. А если нет? Вдруг свое разочарование я неприязнью вымещу на щенке и испорчу ему тем самым жизнь. Собаке ведь, как и человеку, трудно жить с ощущением, что ее не ждали и терпят рядом исключительно из гуманных соображений.
Мила не знает меня, моих человеческих качеств. Ей как заводчику, хочется, чтобы будущие владельцы любили потомков ее собак. Поэтому она решает «приземлить» меня. Тогда, осознав нереальность своих притязаний, возможно, я откажусь от приобретения щеночка. Если же я все-таки захочу его взять, то буду уже заведомо знать, что он — не Анфиса, а моя новая борзая любовь. Забирая у Милы щенка, я в этом случае с готовностью отдам ему свое сердце, не требуя ничего взамен.
Я прекрасно понимаю Милу (на ее месте поступила бы точно так же), поэтому с олимпийским спокойствием выслушиваю ее справедливые увещевания: «Такой борзой собаки, какой была Анфиса, больше не будет. У тебя (мы с Милой уже успели перейти на „ты“) появится другая борзая — не хуже и не лучше Анфисы. Просто другая. Новая личность придет в твой дом и займет твои мысли. Ты должна осознать этот неоспоримый факт и смириться с утратой своей Анфисы».
Как раз смириться я и не могла! Не имела права! Смириться — значило разувериться в возвращении Анфисы. Смириться — значило убить мою мечту. Я поспешила успокоить Милу тем, что приму щеночка как родного при любых условиях, но мечтать и верить не перестану. Более того, звать щенка стану Анфисой, независимо от клички, которую укажут в родословной.
— Ты хочешь, чтобы она тоже звалась Анфисой? — спрашивает озадаченная Мила.
— Да! Я страдаю из-за того, что мне не к кому обратиться с этим именем, что не могу постоянно произносить его и прижимать к себе живое существо, которое им зовется.
— У меня уже был помет на букву «А», — задумчиво произносит Мила.
— Тогда пусть Анфиса станет второй частью имени в родословной, — предлагаю я.
— Я подумаю, что можно сделать, — отвечает загадочная Мила.
— Мила! А какого окраса она будет, когда придет… после того, как ушла?
Мила перечисляет возможные, по ее мнению, окрасы псовины, с одним из которых Анфиса вернется в наш мир. Их множество, и они разнообразны. Среди них нет одного. Мила не называет один окрас…
Общаясь со мной, Мила ощутила неистовое упорство моей несчастной и опустевшей души. Охватив целиком и испытав на себе его силу, она вняла моему стону, который, казалось, проник в телефонную линию. Он наполнил ее непрерывным пульсирующим сигналом, сравнимым с сигналом «SOS». «Не мешайте мне верить! Не троньте мою мечту!»
Умеющая постигать суть вещей, Мила впредь не препятствовала мне в ожидании Анфисы. Больше она не пыталась убеждать, что ко мне придет не моя, а другая борзая. Мудрая Мила не стала разрушать мою святыню. Она — одна из тех избранных, которые ценят и уважают чужие символы веры.
Благородная Мила окончательно освободила меня от пут недосказанности, точно открыла камеру одинокого заточения, и мне стал доступен весь мир со всеми его невозможностями, необъяснимостями, непостижимостями, которые в нем существовали, существуют, и будут существовать.