Я пребывала в шоке: куда подевалась моя душенька, кого я привезла?! Однако умница-сынок напомнил, что Анфиса и в былые времена своего детства не отличалась от себя нынешней, но тогда она тренировала мышцы и охотничью злобу на Наяне, который терпеливо сносил пытки. Теперь Анфиса вымещала свой темперамент на нас — больше было не на ком.
Уже на второй день пребывания под отчим кровом Анфиса стала интересоваться дверью, отделявшей зал от остальной части квартиры. Она норовила выскочить из зала, но немедленно водворялась обратно. Анфиса расстраивалась: громко скулила и царапала дверь.
На исходе четвертых суток Анфиса уже изо всех сил ломилась в закрытую дверь. Она с разгона ударяла плечом в низ двери, и у меня, находившейся в кухне, создавалось ощущение, что из зала вырывается слон. Новая деревянная дверь панически дребезжала на прочных стальных петлях, и ее ужасающее громыхание разносилось по всему десятиэтажному дому.
Мое терпение лопнуло. Щенячья вязкость меня достала, и я открыла дверь зала настежь. Первым делом Анфиса рванулась в сторону комнат, где обитали кобели, но я поймала девочку и показала клеенку у входной двери квартиры, на которой были расстелены газеты. Анфиса обнюхала клеенку, входную дверь и понимающе тряхнула головой — дескать, место своего туалета запомнила.
Более она не мешкала. От входной двери Анфиса пулей ринулась обследовать комнаты и их содержимое, а я устремилась ее сопровождать. Первым «содержимым» был остолбеневший Сармат. Заприметив кобеля, Анфиса выпучила глаза и кинулась ему на шею, обхватив ее передними лапками. Язык щенка прошелся по застигнутой врасплох кобелиной морде, и Анфиса в эту морду залаяла: «Здравствуй, папочка!» У Сармата подкосились ноги, он бухнулся задом об пол и расплылся в глупой улыбке. Пасть кобеля задрожала, словно он беззвучно произносил: «Доченька! У меня опять доченька! Я — отец!»
Он узнал Анфису моментально, его память достала из страдальческих глубин великую отцовскую любовь и наполнила ею жаждущее кобелиное сердце. Сармат безошибочно ощутил родственную душу в белом борзом щенке. С той поры кобель круглыми сутками занимался с Анфисой. Он водил девочку по квартире и напоминал о правилах дома, учил боевым приемам охоты и играл в ее игрушки — так когда-то он поступал с Наяном и Анфисой.
Теперь Анфиса взрослела одна. Приняв ее под свое крыло, Сармат оказал нам неоценимую услугу. Отныне детские шалости и охотничья злоба девочки были нацелены на старшего кобеля. На нем она опробовала зубы и силу своих маленьких челюстей. Нам доставались одни ее ласки. Не надо думать, что их не выпадало на долю Сармата. По окончании охотничьих тренировок и щенячьих игр Анфиса благодарно ластилась к Сармату. В такие минуты он испытывал блаженство, которое было начертано в его глазах. Однако, чтобы получить порцию любви от щенка, Сармату в отличие от нас приходилось сначала изрядно попотеть и натерпеться от маленькой разбойницы.
Ни единожды кобель не обидел Анфису. Когда она причиняла ему боль, Сармат лишь взвизгивал, мягко остужая неистовый пыл растущей суки и показывая ей допустимый предел общения. Он уставал за день, но всегда откликался на зов щенка. Он рано поднимался и недосыпал, чтобы развлечь пробудившуюся Анфису и присмотреть за ней. Он был вынужден поздно ложиться, дожидаясь, пока ночной сон сморит его неугомонную дочь. Были в его утомительной деятельности воспитателя и приятные моменты. Нередко кобелю перепадали вкусности, которыми баловали щенка. Частенько сама Анфиса делилась с отцом щенячьими деликатесами, выплевывая «не очень интересные» кусочки Сармату под нос. Тот на радостях уплетал все подряд. Анфиса в Сармате души не чаяла.
В тот день, когда Анфиса окончательно освободилась от заточения в зале, она не ограничилась воссоединением со своим духовным отцом — Сарматом. От него девочка прямиком направилась в спальню, где дислоцировался Наян. Анфиса смело приблизилась к громадине-братцу, возлегающему на напольном ковре, и положила свою переднюю лапку поверх его лапищи. Именно поверх, поскольку скрытая память души подсказывала девочке, что она была главной в их тандеме. Подозрительный скептик-Наян не увидел ничего, что бы напоминало Анфису, в нахальном щенке, которого свихнувшиеся, по его мнению, владельцы величали именем его сестры и, по-видимому, за нее принимали.