Начиная с пяти месяцев, Анфиса возобновила многие свои давние привычки, столь милые моему сердцу.
Она переживает за меня, когда я купаюсь. Дверь в ванную комнату прикрывается только наполовину, чтобы девочка видела меня и могла войти в любой момент. Иначе же своими орлиными когтями она с остервенением скребется в дверь, пока я не открою. Анфиса полагает необходимым следить, чтобы в ходе купания я не утонула. Она лежит напротив приоткрытой двери, тяжело вздыхает и не спускает с меня глаз. Периодически девочка подходит к ванне, целуется со мной и возвращается к своей наблюдательной позиции. Когда купание заканчивается, а я оказываюсь стоящей на кафельном полу, Анфиса резво вскакивает с охранного места и с веселой улыбкой убегает. Она спешит сообщить кобелям радостную весть: «Хозяйка благополучно покинула ванну — опасность миновала!»
Как и в незапамятные времена, Анфиса тщательно исследует содержимое покупок, поочередно погружая в сумки и кульки голову. Иногда в высунувшейся пасти бывает зажат съестной продукт, заинтересовавший девочку, и она демонстративно выплевывает его себе под ноги. Анфиса неизменно получает кусочек от понравившегося продукта из наших рук.
Девочка, как и раньше, не оставляет без внимания мои обновки. Я верчусь перед зеркалом, а она наблюдает с философской ухмылкой: «Слаб и зависим человек — сколько ж вещей ему надобно! То ли дело собака — одна шубка, и довольно. Помоют, причешут и опять как новая».
Я читаю мысли Анфисы и стеснительно прячу взгляд. Извиваясь, как змейка, и приветливо помахивая правилом, Анфиса подходит ко мне, с серьезным видом обнюхивает новую вещь и одобрительно заглядывает в глаза: «Добротно, красиво, тебе идет. Не думай, что я не рада. Мне всегда приятно, когда тебе хорошо!» Девочка подает лапку: она извиняется за свои мудрствования, которыми вогнала меня в краску. Я целую ее лапку, и ощущаю запахи степи, полевого разнотравья и пыли проселочных дорог.
С полугода Анфиса повиливает при ходьбе бедрами, и мы, как в минувшие времена, засматриваемся на ее кокетливую походку.
Ни Наян, ни Сармат опять не могут угнаться за Анфисой. Сармат злится, а Наян невозмутимо созерцает полеты сестры над землей и только делает вид, что пытается ее догнать. На самом деле ему достаточно того, что единоутробная душа возлюбленной сестры существует в земном теле и находится рядом с ним.
Зимой пришло время очередной прививки, и я пригласила к Анфисе ветеринара — того, который долгих восемь месяцев пытался спасти мою ушедшую девочку. Кого же еще я могла пригласить к Анфисе! В нескольких предложениях по телефону я поведала ему, что он вызывается к вернувшейся Анфисе. Меня не тревожило, как отнесется наш Айболит к моим словам, поскольку была уверена: если он приедет, Анфиса сама ему покажет, кто она такая.
Наш ветврач сказал, что прибудет непременно. Во время того телефонного разговора он очень сожалел, что годом раньше не помог Анфисе в ее последний, мучительный день. Я чувствовала, что сожалеет он искренне и впредь не оставит нас в беде.
На этот раз ветеринар прибыл без задержки. Когда он вошел в квартиру, то на секунду лишился дара речи. Из прихожей наша кухня полностью просматривается, и ветеринар моментально увидел сидящую к нему спиной и свесившую к полу хвост белую борзую. Собака сосредоточенно разглядывала улицу через окно девятого этажа и в басовых интонациях отрывисто поругивала кого-то там внизу.
За восемь месяцев лечения моей ушедшей девочки наш ветврач неоднократно наблюдал, как, свесив правило, Анфиса сидит в кресле у окна и через стекло поругивает вечно гоняющихся за проезжающими по прилегающей дороге машинами и дурных, на ее взгляд, стояночных собак.
Мужчина запнулся, будучи не в силах оторвать глаз от столь знакомого видения.
Собравшись с духом, он вымыл руки, подошел к Анфисе и попытался погладить белоснежную борзую по голове, но Анфиса ловко увернулась.
«Она не позволяет дотрагиваться до ее головы. Вы понимаете почему! Ну, вы помните…» — пояснила я поведение Анфисы.
Немой вопрос в глазах ветврача сменился немым ответом: он помнил и понял почему… но это в первый момент. Следом мужчина осознал, что тем самым поверил в возвращение умершей собаки. Он сосредоточенно наморщил лоб, вероятно, раздумывая, то ли я — ненормальная, то ли он, то ли мы вместе, то ли все правда, и как же тогда наука и вообще…