Охоте Сармат больше не препятствовал. Первое время кобель в полях опасливо сторонился Айны и краем глаза неуклонно следил, чтобы не оказаться у нее на пути. Айна воспользовалась добропорядочным поведением Сармата и занялась его обучением. Она показывала кобелю, как надо нажидать зверя, пригибаясь на передних лапах или полностью залегая на земле. Айна обращала внимание Сармата на заячьи экскременты. Они вместе обнюхивали их и совещались, соприкасаясь носами. С Айной Сармат осваивал передний рыск. Кобель серьезно относился к преподаваемой охотничьей грамоте. Ему повезло: его учила взрослая, успевшая отохотиться борзая. Айну же никто не учил. Она сама — в одиночку — покоряла мир, и тот ложился у ее восхитительно стройных ног!
Настала зима. Текла привычная жизнь. Рабочую неделю мы ждали с собачками выходных. Дождавшись, уходили подальше от города и наслаждались морозным воздухом, хрустящим под ногами снежком, падающими снежинками, которые порой обильно покрывали наши прогулочные куртки и густую псовину борзых. Яркое на белом фоне покрова земли солнце высвечивало ледяные алмазы в снежном убранстве деревьев и на утоптанной снегом проселочной дороге. Пасмурные дни совершенно не омрачали наш внутренний мажор, потому что вольная природа была для нас прекрасной в любую погоду и манила ощущением свободы. Природа звала к себе и в дождь, и в слякоть, и в снег, и в зной, честно обещая живой воздух, независимый ветер и необозримый простор.
Мы сознательно поддавались на любые провокации природной стихии и сливались с ней воедино, освобождаясь, очищаясь и обновляясь. Наши души взлетали, парили, резвились и, насладившись, возвращались в наши тела, как борзые возвращаются к своим хозяевам после угонки. А собаки возбуждали наш дух демонстрацией своего великолепного бега.
Бег Сармата отличался от бега Айны. Он бежал легко, без видимых усилий, тело его плавно изгибалось в процессе поскачки, телодвижения выглядели элегантными и эстетичными. Снег, воздетый его скачкой, кружился позади высокими, но аккуратными завихрениями. Айна скакала с заметным усилием, грубо и резко выгибая и выпрямляя спину, но чувствовалось, что ей это дается легко. Земля за ней извергала столбы снега. Она быстрее брала с места и опережала Сармата. Он догонял ее, но не перегонял. Сармат был более увертлив на поворотах, Айна — скоростнее. Она была разгулявшейся на море бурей, Сармат — бурей в начале.
Если представлялся случай взять зайца, Айна никогда не уступала зверя Сармату, вырываясь на корпус вперед. Пока Сармат позади и сбоку отрезал серому хитрюге возможность угонки, Айна зайца ловила. Кобель особо не расстраивался, довольствуясь радостью и энергией угонки.
Что мне импонирует в борзых, так это их жизнеутверждающее начало. Они никогда не отчаиваются и надеются на лучшее, приветствуя своей лучезарной улыбкой рассвет и ею же провожая закат. Жизнелюбие борзых не знает границ и помогает жить и нам.
После летнего одиночества Сармат изменил отношение к кошке Машке. Всем домашним, отлучившимся летней порой к маме, он простил свое страдальческое лето, а Машке — нет. По поводу и без повода кобель порыкивал на кошку и прогонял ее от себя.
Временами он брал в зубы сухарик и приближался к кошачьему логову, которое располагалось в углу изголовья нашей кровати. Там, на подушке, свернувшись калачиком, большую часть суток дремала Машка.
Подойдя к кровати, Сармат клал сухарь перед кошкой. Та мгновенно просыпалась, и ее взгляд начинал судорожно метаться в поиске пути к бегству. Но все пути заслонял вредный кобель.
Машка столбиком вжималась в угол между стенами, а ее осоловевшие от ужаса глаза заволакивала туманная пелена. Сармат, не сводя с кошки злых немигающих глаз, разгрызал сухарь на мелкие кусочки, открывая и показывая крупные белые клыки и частокол крепких передних зубов.
Убедившись в полнейшем ужасе Машки, кобель медленно, по одному, съедал сухарные кусочки. Смачно чавкая, он перебрасывал их в пасти от щеки к щеке. Трапезу перемежал зевками, демонстрируя Машке огромные возможности своей ротовой полости. Кошка изредка приподнимала веки и смотрела на этот ужас мутным, затравленным взором.
Пережевывание чередовалось булькающими звуками заглатывания пищи. В моменты глотания голова Сармата вплотную приближалась к Машке. Каждое попадание сухариков в пищевод своего мучителя кошка отмечала дополнительным вжатием туловища в угол.