— А еще, видимо, умеешь выносить ошибочные суждения. Так что для тебя же лучше посмотреть, как делаю это я. Где твоя спальня?
Драко приподнял бровь, и Грейнджер тут же разволновалась по причинам, которые он отмел сразу же, как она задала вопрос. Скривив губы, Драко качнулся вперед.
— Зачем тебе моя спальня?
Грейнджер фыркнула, ощетинилась, а по щекам расползся румянец. Драко решил, что этот цвет нравится ему не меньше цвета ее злости.
— Затем, что нельзя убивать насекомых там, где спишь.
На такой ответ он совершенно не рассчитывал.
— Что?
— Из букашек получаются умные враги, Малфой. Мстительные. У себя в комнате я нашла мертвого сверчка — и мне его даже жаль, сверчков я люблю — а через два дня, знаешь что? В комнате было уже четыре сверчка. Живых. Ты хоть представляешь, как сложно их поймать? А как от них шумно? Мне неделю пришлось спать на диване. Потом появились пауки, два мертвых, тринадцать живых…
— Похоже, твои методы не работают.
— Нет, работают! Так только в спальне случилось. Думаю, они меня чуяли и нападали там, где я уязвимее всего. Пусть лучше убегут из комнаты, пока не нашли кого-нибудь мертвого из своих, а потом уже можно их убивать. В таком случае они вряд ли отомстят.
— Где здесь логика?
— На первый взгляд ее нет, но в следующий раз я не брызгала средством в комнате и — один паучок. И все. Я выпустила его за домом, он же просто ребенок. Но я тебе говорю, если убивать насекомых там, где спишь, проблем не оберешься. Они узнают, просочатся и нападут.
Драко долго смотрел на Грейнджер, но та казалась полностью убежденной в своей правоте. Что было в ее духе, даже когда она несла полнейшую чушь.
— Скорее всего, ты в первый раз просто накосячила, а во второй сделала все верно.
— Ладно, — зловеще выдала Грейнджер, и Драко даже замолчал. — Тогда мы распылим спрей в твоей комнате, Малфой. И посмотрим.
— Моя комната на втором этаже. — Драко щелкнул пальцами — раздался хлопок. — Принеси мне ботинки. Любые.
— Пожалуйста, — пробормотала Грейнджер, но сам Драко не потрудился за ней повторить. — Я бы подождала, пока ты обуешься.
— Поттера ты тоже насчет эльфа донимаешь?
— Нет, Гарри сам ходит за ботинками.
— Поттеру не надо тратить пять минут на дорогу до шкафа и обратно. Иначе бы он тоже вызывал эльфа. Особенно если при этом можно не спускать с тебя глаз, когда ты с таким выражением присматриваешься к мебели.
Покраснев, Грейнджер отвела взгляд от столика в углу.
— Я просто думала, что можно трансфигурировать в лестницу.
— Зачем?
— Второй этаж ведь. Может быть, стоит ограничиться крышей. На ней безопасно? Ты, наверное, никогда туда не лазил?
Когда появился Бинки, Грейнджер подпрыгнула. Домовик с поклоном протянул Драко обувь.
— И вообще, моя теория не только моя. У нас даже есть высказывания про то, что у себя не следует заниматься опасными делами. Если впустишь беду, за ней последуют другие.
— Это относится не к глупостям про убийство букашек, а к шантажу в собственной компании, бизнесу с друзьями или перепиху с коллегой.
— Но теория применима и к такой ситуации. Люди ведут опасные дела в местах, где чувствуют себя в большей безопасности, но на самом деле они лишь навлекают неприятности. А эти неприятности наводняют все твои укромные уголки, пока не останется ни одного… Ты в этом пойдешь?
Драко поправил штанину и выпрямился, подняв взгляд от ботинок на Грейнджер.
— Да, — протянул он.
— Они как-то… слишком блестят, а на улице грязно.
— У меня блестят все ботинки.
Грейнджер широко улыбнулась, и Драко в тот же миг понял, что ему не понравятся ее дальнейшие слова. Развернувшись, она толкнула входную дверь, и он вышел следом.
— Аж сверкают. Ты что, любуешься своим отражением? Оценив…
— Не все из нас сторонятся зеркал, лишь бы не вспоминать о гнезде на голове.
— У тебя наверняка есть зеркало, которое говорит, что ты прелесть…
— Если бы зеркало называло меня прелестью, я бы подарил его пуффендуйцам вместе с остальной фигней.
— Пуффендуй гораздо лучше Слизерина, так что после такого дара вы им в подметки не сгоди…
— Раскрой глаза, Грейнджер. Хотя после этой теории про насекомых я сомневаюсь, что у тебя получится. Располагающая внешность имеет значение, ты это понимаешь? Хотя до тебя, по-видимому, это еще не дош… ай!
— …ой, что, больно? Но если до тебя еще не дошло…
— Даже не дума…
— Третий раз хочешь?
()
Гермиона исподлобья глядела на Ричарда Клива. Его лицо побагровело, на шее проступили жилы и вены, а глаза грозили вот-вот вывалиться из орбит. Он изо всех сил старался не ответить, но действие Веритасерума побороть было сложно. Что бы ни крутилось у него на языке, Гермиона сомневалась, что это совпадет с «Интересуюсь зельями», которым подозреваемый отделался при первом допросе.
— Вы пытались украсть ингредиенты, чтобы сварить зелье. Зачем оно вам?
— Не мне, — наконец выдавил Клив, забрызгав слюной стол. Гермиона отклонилась.
Сверилась с записями.
— Ладно, ингредиенты для зелья. Для чего оно?
От усилий удержать рот на замке у него дрожал подбородок, проступившие от злости вены на лбу пересекла капля пота. Гермионе почти стало жалко его.
— Противоядие.
Она удивленно распахнула глаза и записала информацию. Знакомство Малфоя с Кливом не было для нее секретом, но мысль об их сотрудничестве для создания зелья даже не приходила ей в голову. Насколько ей было известно, противоядия не существовало.
— Для вашей жены?
Клив удивился и сразу сник.
— Да.
— И для Малфоя? — А этого вопроса он не понял. — Для Гаррисона Блэка?
Непонимание никуда не делось.
— А что с ним?
— Вы собирали ингредиенты для Гаррисона Блэка?
— Нет. Он не в курсе.
Гермиона сильно в этом сомневалась — Клив мог просто не знать. Не совпадение же это.
— Тогда зачем вы набивали сумку ингредиентами?
Лицо собеседника налилось кровью, и Гермионе подумалось, что лучше дать ему еще сыворотки правды и этим облегчить допрос для обеих сторон.
— Мне так сказали.
Сказали.
— Кто?
— Я не знаю.
— Что значит «не знаю»?
— Я не видел лица. — Мужчина закрыл лицо руками, локти у него дрожали. — Я во всем виноват.
— В чем?
— Я убедил ее повторить за компанию.
— Повторить что?
— «Эйфорию». Я принял ее один раз, Элиза — уже дважды и больше не хотела. «Эйфория» действует только трижды, вы знаете? А те двое подошли ко мне, дали флакон. Сказали, что это улучшенная версия, что действует больше трех раз, даже если ты уже выпил лимит. Я не должен был ее принимать.
— Почему?
— Флакон был для Блэка. Те мужчины хотели, чтобы Блэк протестировал «Эйфорию», поделился мыслями. Но я забрал флакон домой, решил сказать, что потерял его. И отдал Элизе. Ей стало плохо. Очень плохо. А я уже был… я не заметил, пока не очнулся.
— Вы пили из одного флакона?
Клив отрицательно покачал головой.
— Из обычного. Иначе я бы тоже оказался в больнице. На ее месте должен быть я. Только я.
Гермиона так крепко стиснула перо, что онемели пальцы.
— Вы уверены, что болезнь вызвало содержимое флакона?
— Да. До этого она была здорова. Совершенно здорова. В него что-то добавили.
Что-то, предназначенное Малфою. То же самое что-то, которое уже год держало его отца на грани смерти. У Люциуса и Элизы проявились одинаковые симптомы, неизвестная темная магия поставила целителей в тупик. Насколько слышала Гермиона, ни у кого другого не диагностировали такую же болезнь, но сначала стоило в этом убедиться, а не торопиться с выводами.
Клив всхлипывал, уткнувшись в ладони, и бормотал что-то нечленораздельное. Гермиона закрыла чернильницу и собрала бумаги. У нее осталось множество вопросов, но они подождут. Еще немного.