Гермиона не имела ни малейшего намерения сообщать ему, почему так выходило.
— Что ты хотел с ней делать? Или хочешь.
— Отправить на экспертизу в Министерство, конечно.
Они уставились друг на друга. Разговаривай с ним кто-то другой, они бы поверили.
— Зачем ты мне врешь? — тихо спросила Гермиона.
— Я не вру.
Покачав головой, она выхватила у Малфоя мантию, согретую теплом его тела. Он поднял бровь.
— Уже уходишь?
— От тебя я ответов, очевидно, не добьюсь, — Гермиона раздраженно выдохнула, застегиваясь. — И…
Она подпрыгнула, взмахнув палочкой, когда перед глазами пронеслось заклинание. Голова зачесалась, и черные пряди завились, возвращаясь к натуральному цвету. Гермиона захлопнула рот, проглатывая блокирующее заклинание, и впилась в Малфоя взглядом.
— Ненавижу эту прическу, — пробормотал он. Она всеми силами постаралась проигнорировать и фразу, и все, что та за собой влекла.
— Я ведь не должна тебе верить, — не выдержала Гермиона. — Вообще не должна. Сейчас я должна тащить тебя в Министерство, а потом — кормить Веритасерумом.
— Я не веду тебя неверной дорогой.
Она подняла голову от последней пуговицы: Малфой, казалось, пытался втемяшить ей в голову эти слова одним лишь взглядом. Гермиона выпрямилась и отошла от него на четыре шага, просто на всякий случай. Он остался на месте.
— Я не прощу, если ведешь.
Она замерла, проверяя, не передумал ли он, не осознал ли, что задолжал ей. Будто это должно было его беспокоить. Но на его лице отражалась лишь непонятная эмоция, Гермионе разрывало от напряжения грудь, и стояла тишина.
========== Глава 5 ==========
(Июль 1999)
Драко подозревал, что Грейнджер вымоет квартиру до блеска, и внутри действительно оказалось чисто, но как-то… хирургически, без намека на обжитость. В единственной комнате, более-менее похожей на жилую, громоздились стопки книг, и от них же ломились шкафы, что в совокупности напоминало маленькую библиотеку. В углу располагались потрепанного вида диван и стол. Из комнаты вели две приоткрытые двери, одна из них предположительно в спальню, но Драко не стал заглядывать в щель.
В гостиной висели три полки, две из которых пустовали.
— Сколько ты здесь живешь?
— М-м… год. А что?
Драко проигнорировал вопрос — ответ был очевиден. Пустого места было гораздо больше, чем личных вещей, а ведь он готовился войти в квартиру, напоминающую гостиную Гриффиндора: теплые цвета, мягкие стулья и дикое количество бесполезных мелочей, которыми она дорожила бы. Пока Грейнджер снимала министерскую мантию, он заметил в шкафу банки с краской и коробки, попутно задумавшись, почему она их запрятала.
— Я была занята. — Драко повернулся на голос — Грейнджер вышла из кухни с двумя бокалами темной жидкости в руках. Пару минут назад там раздался взрыв, так что Драко остался на месте, не рискнув отправиться за ней. — У меня много планов, но пока есть дела поважнее. Здесь я почти не появляюсь.
— Это заметно.
Грейнджер даже не посмотрела на него, не поджала губы. Ее нервозность явно была вызвана не тем, что он увидит ее квартиру. Она не находила себе места и избегала смотреть в глаза. Драко надавил бы, но, если ее беспокоила именно та причина, о которой он старался не сильно размышлять, ему не хотелось спугнуть Грейнджер.
— Огневиски? Ты же любишь?
Для неразбавленного огневиски в середине дня, который проходил не так уж плохо, было рановато, но Грейнджер уже пила, а отказавшись, он лишь сильнее заставит ее волноваться.
— Не возражаю.
— Хорошо. Есть хочешь? Я наложила согревающие чары, но если ты уже голод…
— Я…
— Я буду выступать на слушании по делу твоего отца, — и тогда Грейнджер посмотрела ему в глаза, потому что в сложных разговорах никогда не трусила.
Драко отмер и опрокинул виски, согревший ему желудок. Это оказалась совсем не та причина нервозности, о которой он размышлял.
— В Министерстве попросили. Мне зададут пару вопросов, не знаю каких именно. Про столкновения, наверное. Гарри с Роном тоже вызвали. Ви…
— Я знаю.
Грейнджер не моргала, будто ждала, когда изображение дрогнет, явив иллюзию.
— О.
— Мне озвучили список свидетелей, когда предложили выступить на суде.
— Со стороны отца? Конечно.
Она опустила взгляд на его носки, но Драко знал, какие мысли бродят в ее голове. Конечно, на другой стороне, на противоположной, не на моей. В груди вспыхнуло раздражение, от любой малости грозящее перейти в злость. Кто на какой стороне сражался, было фактом, на котором прежде они топтались каждый спор, но теперь граница размылась. Драко не знал, с какой стороны стоит, но чувствовал, что больше не встречает Грейнджер лицом к лицу. Не сейчас.
Лучше бы она не поднимала эту тему. Драко сообщили о списке неделю назад, и с тех пор они встретились четвертый раз. Он считал, Грейнджер понимала и принимала рамки, ограничивающие темы, которые они все еще не затрагивали.
— Нет, — допив огневиски, Драко забрал у Грейнджер пустой бокал и обошел ее, чтобы вновь наполнить оба. — Я отказался.
()
Гермиона, зажав коленями портфель, полезла в карман за ключами от кабинета. Пальцы сомкнулись на холодном металле, отнюдь не напоминающем формой искомый предмет, и она вынула руку, мгновенно признавая часы, подаренные Малфою Крэббом. Драко ни разу не говорил, когда их получил, и Гермиона, хоть и считала, что дело было в детстве, не могла утверждать этого с уверенностью, учитывая личность дарителя. Серебро с фиолетовыми проблесками формировало цепочку из снитчей, стрелки на циферблате представляли собой миниатюрные метлы, чья щетина закрывала собой цифры, составленные из бладжеров. Крошечные веточки свалились в кучу в нижней части часов, превращая шесть оранжевых бладжеров в два.
Гермиона обвела большим пальцем стекло над циферблатом, стараясь определить, когда и зачем Малфой подложил ей часы. Возможно, чтобы напомнить. О верности и обо всем, что остается с нами.
(Август 1999)
— …под Империусом, и те времена были не менее ужасающими. Он жил в нашем доме. Мы фактически оказались в его власти и без применения заклинания.
Волосы у отца спутались и были не чище кожи. В похожем состоянии Драко видел его лишь в пять лет, когда учился летать, но в то время отец не был прикован к стулу в ожидании приговора.
— …Малфои пали жертвами В-Волдеморта в той же степени, как все, кого мне пришлось ранить за время порабощения…
Малфои пали жертвами не только Волдеморта, но и жертвами решения Люциуса. Драко гадал, не приходило ли отцу в голову, еще перед войной, выбрать нечто другое. Не был ли причиной того, что он снова вступил в ряды Пожирателей, утянув с собой сына, страх, что в ином случае с ними сделает Темный Лорд. Потому что это Драко понял бы. За это мог простить.
Но отец должен был знать, на что похожа война — ведь он уже в первой стал Пожирателем. Уже убивал и пытал, и проходил через суд, и выступал в свою защиту, марал семейное имя. И все же научил Драко ненавидеть, и, когда началась война, привел на нее сына.
— …переборол заклинание, потому что знал, что мой сын в опасности. Я не нападал ни на кого в Хогвартсе. Я только искал сына.
То была, возможно, единственная правда, сказанная сегодня Люциусом Малфоем. Драко бесило, что ее озвучили этим судьям в форме. Это признание предназначалось ему и никому другому. Драко цеплялся за него, напоминал себе о нем, чтобы не возненавидеть отца за все, что тот натворил.
Драко зачали во время войны, родили за два месяца до конца. Во второй же он переродился в другого человека, вопреки всем делам, обещавшим ему иное будущее. Он переродился в нечто, незапятнанное ненавистью и злобой, которые владели отцом. Так что, может, и отец изменился. Может, проиграв, Люциус наконец-то понял, что важнее — за что все это время сражался Драко. За жизнь и свою семью.
Отец любил Драко, несмотря на то, что тот не смог стать человеком, которого желал видеть Люциус. И Драко любил отца вопреки тому же. Под влиянием ярости он мог быть жесток, осуждая Люциуса за его решения и жизнь, к которой они привели, но от любви, скрытой под всей этой злостью, было лишь больнее.