— Да, да, еще чуть-чуть…
Драко ухватил ее за локоть и, притянув к себе, опустил другую руку ей на поясницу.
Грейнджер умела выбивать его из колеи, но в хорошем смысле. В таком, что быть вне колеи казалось лучше всего на свете. Драко не понимал, как это получается.
— Если ты сейчас меня отвлечешь, я могу случайно забыть это маленькое происшествие. Просто имей в виду.
Раздался смешок.
— Я запомню.
()
Гермиона восемь месяцев не заглядывала внутрь, но до сих пор помнила, что где хранится, лишь по форме флаконов и углублениям в пробках. Она так часто ныряла в эти воспоминания, что они ощущались ее собственными, будто все случилось с ней самой. В каком-то смысле так оно и было.
Этот же флакон, с неровным верхом и острым краем, беспокоил Гермиону больше всех. Все они беспокоили, и последний должен был мучить сильнее, но в нем крылась лишь злость. В этом же смешалось столько всего, что у Гермионы не получалось выцепить отдельные части — настолько болело сердце. Быть может, потому что она до сих пор не представляла, что происходило в его голове, ведь он уже тогда знал, какой выбор сделает. Быть может, потому что в тот момент ее было недостаточно и не хватило бы в принципе. Или же потому, что долгое время ей казалось, это будет в последний раз.
Гермиона сжала флакон и вернулась к Омуту.
(Сентябрь 1999)
Ужас. Шок. Тугой узел страха, ненависти, горя и неверия. Взрыв эмоций, что выжрал воздух и приглушил другие чувства. Ощущение, от которого хотелось разорвать себе грудь и найти то, что мучительно умирало внутри. Порой на него снисходили ясность и опустошение, но лишь в те мгновения, когда неверие перевешивало все остальное. Это неправда, потому что правдой это быть не может. Ведь иначе он обратится в пыль: живой человек просто не мог столько вынести.
Сколько успеет забрать у тебя мир, пока не отнимет нечто жизненно важное? Важное для тебя, твоей природы, существования? Когда ты уже обобран до нитки, а он забирает еще. Придет ли понимание тотчас? Или ты будешь двигаться подобно марионетке на подрезанных нитях, скелету, держащемуся на честном слове — падение рывками, треск костей, и ты уже на земле не в силах подняться. Останешься ли валяться или поднимешься, хоть не можешь пошевелить и пальцем?
Он не желал двигаться. Если бы дыхание не было непроизвольным актом, он бы и не дышал.
— Драко? — прошептала Грейнджер, протянув к нему руку, но она еще никогда не была так бесконечно далека.
()
Гермиона забрала со стойки коктейль и, выгнув шею, вгляделась в толпу, ища Финка. Тот вел легкий разговор с группой бизнесменов, которые пару минут назад покинули привилегированную часть паба. Если повезет, ему удастся хоть что-нибудь узнать.
Любая информация о «БГК» и О’Кифе заводила расследование в тупик, хотя у Гермионы в списке еще оставались зарубежные компании, к которым она пока особо не присматривалась. Не все ее действия до сих пор считались законными, но встрять в проблемы в другой стране было бы слишком. Но именно О’Киф дал Кливу зелье, а значит, был кто-то еще, кто это зелье приобрел — тот, кто хотел отомстить, как заметил Малфой. Ей просто оставалось найти этого человека.
Гермиона поспешно пробралась к ближайшему столику, пока его не заняли. Свободные места здесь оставались свободными считанные секунды. Паб принадлежал одному из собственников «БГК», и выяснить информацию о видных гостях значило ближе подобраться к самому владельцу. По двум из них Гермиона ничего не нашла, и оставалось проверить еще пару, пока голова окончательно не взорвалась от раздражения.
Финк как раз похлопал мужчину по плечу, а за ее столик кто-то сел. Гермиона отклонилась посмотреть, пошел ли мужчина на контакт с ее напарником, но за толпой людей ничего не разглядела.
Она отпила из бокала и одарила соседа по столику раздраженным взглядом. Тот поднял бровь, потер большим пальцем стакан и оглянулся через плечо. Малфой сегодня довольно скверно замаскировался, сделав волосы черными, а глаза зелеными, но оставив своим лицо. Торопился сюда, видимо.
— Ты подражаешь Гарри?
Он обернулся и, посмотрев поверх ее головы, остановил взгляд на ней. Малфой нервничал — его волнение впервые с начала расследования было видно невооруженным глазом. Его присутствие здесь не радовало не только ее.
— Если бы я был Поттером, ты бы меня послушала?
— Вероятно.
Нет, но иногда Гермиона впадала в детство, да и любая вспышка раздражения, которую можно было в нем вызвать, хоть чуть-чуть, но облегчала то состояние, в которое он сам ее загнал.
— А Поттер в курсе, чем ты занимаешься? Мне почему-то кажется, если бы знал, он был бы твоим напарником, а Поттеру таким высоким можно стать только с Оборотным, — Малфой мотнул головой назад, пригубил бокал и склонил голову. — Я заметил, низкие люди всегда самые обозленные. Им постоянно приходится смотреть снизу вверх.
— Нет, это те, кто смотрят снизу вверх и пытаются равняться на Гарри. Вот они всех злее.
Малфой сощурился.
— Намекаешь, это я равняюсь на Поттера?
Гермиона попыталась подавить ухмылку, но та осталась улыбкой на губах.
— Какой интересный вывод.
Малфой бросил на нее недобрый взгляд, а Гермиона снова завертелась в поисках напарника.
— И что… он знает про все твои дела?
Почти. Вроде того.
Она достала из кармана холодные на ощупь часы.
— Про все.
— Да ну? Так если я расскажу ему про встречу в кабинете… как его там… Гэри?
— Тогда он узнает, кто ты, и арестует тебя.
— Но я могу притвориться Гэри и заявить, что ты вломилась в мой кабинет. Вряд ли твой напарник это оценит.
— Тогда я скажу ему, кто ты, и сама тебя арестую.
Иногда Гермиона убеждала себя, что должна все бросить, раз Малфой не испытывает ни капли благодарности, но позже вспоминала, что он ведет себя так специально, рассчитывая, что она сдастся, и понимала, что не остановится.
— Куда же делась слепая вера?
— Вера остается слепой, пока нет времени открыть глаза. А когда ты угрожаешь рассказать все моему напарнику, она уж точно прозревает.
Малфой наклонился вперед, совершенно не смущаясь ее взгляда, обещающего крайне болезненные, тяжело заживающие телесные повреждения.
— Почему тебя постоянно тянет бежать навстречу опасности? Это один из твоих огромнейших недостатков.
Гермиона всегда полагала эту черту положительной… пусть даже та бывала в тягость.
— А твой — навлекать ее.
— Она сама меня находит. Я бы жил как жил, если бы мог.
— Ты мог. Жить почти так же как раньше. Но ты сделал выбор.
— Нет, — отозвался он, и Гермиона сжала лежащие на коленях руки. — Еще нет.
Гермиона протянула руку через стол, удивившись, что он не отдернул свою, когда она обхватила его пальцы и потянула к себе. Он мог бы легко вырваться, но не стал. Гермиона просто отдала бы Малфою часы, но подозревала, что он оставил бы их на столике, и ей из-за чувства некоего обязательства пришлось бы их забрать.
Запястье у него на ощупь почти горело, а может, так казалось на контрасте с холодными пальцами. Гермиона обмотала браслет, избегая смотреть ему в глаза, но чувствуя устремленный на нее взгляд. Просунула язычок в снитч и протолкнула крылышки в металлические защелки. Она едва касалась Малфоя, но сердце почему-то колотилось как сумасшедшее.
Гермиона попыталась убрать руку, но Малфой развернул ладонь и поймал ее, удерживая. Она тут же подняла на него глаза, замерев словно пригвожденная, желудок сжался.
— Здесь мой напарник.
Гермиона чуть не стукнула себя по лбу. Малфой ухмыльнулся, она дернула рукой, но он лишь сжал пальцы крепче. Оба знали, что она не особо-то и сопротивлялась.
— Что, думаешь, я сделаю? — поинтересовался он низким голосом, едва слышимым за ритмом музыки и разговорами. Его большой палец скользнул на внутреннюю сторону запястья, затем обратно, и Гермиона постаралась призвать всю злость, лишь бы утихомирить сердце. — Ты встречаешься с кем-нибудь?