— Что мешает мне изучить зелье в лаборатории?
Забывшись, Драко позволил проявиться злости, и Скотт сощурился. Драко уже больше пяти минут убеждал парня принять зелье — в прошлые разы собеседники соглашались не в пример быстрее. То ли его тормозило упрямство Скотта, то ли Грейнджер, заполонившая все мысли.
Заполонившая его жизнь. Очистив склад от «Эйфории», Драко пришел прямиком в паб, а Грейнджер все-таки заполучила себе один флакон. Должно быть, проследила за Клемом, который убрался прямо перед ее появлением. Впервые столкнувшись с ней вновь, Драко понял, что Грейнджер станет угрозой, но надеялся, что на распутывание клубка у нее уйдет больше времени.
Ее охранки все еще пускали его в квартиру. Каким-то образом это знание тревожило его сильнее всего остального. Уходя, он думал, что она его возненавидит и напрочь вычеркнет из своей жизни. Но Грейнджер оставила квартиру нараспашку, и он мог заявиться в любое время. И, видимо, она хотела, чтобы он пришел. Из-за этого Драко мучило чувство вины, а оно имело привычку оседать на стенках черепа, оттеняя собой каждую мысль.
— То есть ничего, — закатил глаза Скотт и, покачав головой, поднял бокал, всем видом показывая, что тратит время на идиота. Драко так и подмывало проклясть парня, чтобы тот целый месяц и пальцем пошевелить не мог без боли.
Он проглотил три первые ответа, которые ни капли не способствовали убеждению.
— Ничего. Но я дам тебе только три дозы, а если одну ты потратишь, то не испытаешь конечного эффекта. Хотя бы попробуй сначала.
— В крайнем случае куплю у распространителей…
— Ты не найдешь тех, которые получили ее от меня, но всегда можешь рискнуть непроверенным источником. Как я сказал, я уже давно выкупил всю бракованную партию «Эйфории», но как знать, кто еще попробует сварить ее кривыми руками.
Скотт разглядывал его со смесью раздражения и интереса. Драко потянулся к правому карману, но, опомнившись, залез в левый. Он поставил на угол стола флакон, пальцем удерживая тот в вертикальном положении за пробку, и склонил голову.
— Что интереснее, Скотт? Понять состав… или испытать это самому?
Облизав губы, Скотт метнул взгляд за плечо Драко, где коллеги зельевара как раз испытывали эффект от «Эйфории» на себе. В этой части клуба было безопасно — по крайней мере, для тех двоих, — и Драко не собирался уходить, пока не увидит, как Скотт выпьет первую дозу.
Тот залпом покончил со своим пойлом и дважды повел плечами, наблюдая за коллегами. Драко подвинул флакон ближе к Скотту, и парень, втянув воздух, выхватил фиал у Драко из-под пальца.
— Только один раз.
Никто не удерживался от второго.
— Ну давай.
()
В мусорку полетела папка с нацарапанным именем «Панси Паркинсон». В ней содержалась вся собранная информация, которая никому не пригодилась — в том числе и Гермионе. Оттолкнувшись ногами от пола, она въехала за свой стол.
Последними вероятными кандидатурами из ее списка оставались только Гойл и Нотт. Если бы Волдеморт или любой другой Пожиратель нашел пыльцу во время войны, ею бы скорее воспользовались или как минимум подорвали сейф. А тот ведь при повторном обыске Малфой-мэнора, который даже после войны производили с меньшим тщанием, нашли нетронутым. Но опять же, в этот раз главным образом думали на Драко.
Альтернатив должно было быть не так много. Когда мракоборец упомянул пыльцу, достаточно было посмотреть Драко в лицо. Он понял. Будь вариантов много, ей бы не показалось, что его озарило. Для Гермионы это значило, что возможные подозреваемые узнали о пыльце — или сейфе как минимум — случайно, либо им сказали, либо они создавали ее вместе с Драко.
Она мельком рассмотрела кандидатуру Люциуса, но каким бы чудовищем ни был Малфой-старший, жену он любил. Наиболее вероятным подозреваемым был Гойл, с которым Драко вместе с Крэббом проводил больше всего времени и которому мог рассказать о пыльце, полагаясь на бесконечную преданность Гойла. Но Гойл не казался Гермионе достаточно умным, достаточно храбрым или магически одаренным для того, чтобы победить Нарциссу и Люциуса.
Поэтому оставался Нотт. Человек, о котором она сама едва ли что знала, и, как оказалось, остальным было известно не больше. Но учитывая, что на Слизерине тот жил непринужденно, пользовался уважением на факультете и без видимых усилий сдавал экзамены, он должен был быть в какой-то мере сообразительным и способным совершить то, что произошло.
Проблема — куда без них — заключалась в том, что Гойл и Нотт отбывали срок в Азкабане со времен битвы за Хогвартс. Либо они лично поделились с кем-то информацией о сейфе, либо организовали убийство, сидя в тюрьме. Поэтому перед Гермионой на столе лежала конкретная папка.
Гермиона рассортировала отправленные и полученные письма Гойла и Нотта и начала с самого толстого конверта.
(Ноябрь 2000)
Драко со злостью смотрел на скованные руки Клива и его грязные ногти. Первоначальная злость, одолевшая его после ареста мужчины, поутихла, но по-прежнему тлела в глубине души и не собиралась исчезать, пока не найдется новый информатор. Драко все еще обрабатывал людей, о которых узнал через глаза Клива, и, хоть был уверен, что они выведут его в нужное место, он не знал, найдет ли при этом недостающие ингредиенты для противоядия. Поэтому ему нужен был Клив.
Изображение перешло на Грейнджер, и Драко включил над котлом лампу, освещая картинку, пока с той не исчез мутный оттенок. Гермиона оставалась собой: непослушные кудри, поджатые губы и раскрасневшиеся щеки, которые наливались цветом, когда она преисполнялась решимости — помимо всего прочего. Драко нравилось наблюдать за ней в таком состоянии, готовой сражаться, но только когда ее внимание было направлено на него. Не сейчас, не на мужчину под Веритасерумом, осведомленного о тайнах, которыми Драко не горел желанием делиться.
О чем шел разговор, ему было неизвестно: изображения не передавали звук, а Клив отводил взгляд, едва только Грейнджер заговаривала. Но Драко все равно задержался у котла, упиваясь ее видом, ведь Грейнджер не подозревала, что он смотрит, и не могла отвернуться.
()
«В саду нашей юности, выложенное камнем и мрамором, доказательство». Поэма занимала два листа пергамента, но именно к этой строке Гермиона возвращалась из раза в раз. Поначалу она отмахнулась от этого письма, но Теодор Нотт на него так и не ответил, а сама она никогда не слышала этих стихов. Когда в письмах Нотту и Гойлу не нашлось ничего на первый взгляд подозрительного, Гермиона стала копать глубже. И постоянно возвращалась к поэме.
Гермиона разглядывала фонтан в саду поместья Ноттов. Со всех сторон его окружал снег, на котором отпечатались лишь следы лап пробегающего к лесу животного. Гермиона подобралась поближе, рискуя почерпнуть ботинками снег. Она обошла фонтан по кругу, очищая землю, и растопила сугробы в пределах бортика.
Разоблачающие чары ничего не дали. Внутренняя часть резервуара выглядела совершенно обычной, как и стенки, но потом Гермиона добралась до основания фонтана. Упав коленями на землю, она опустилась на четвереньки, внимательно приглядываясь к линии, идущей вдоль низа бортика. Та казалась обычным углублением, но по бокам шли тонкие бороздки, и вот они-то намекали на нечто интересное.
Гермиона попятилась, пока не уперлась ботинками в снег, и, воспользовавшись вытягивающими чарами, медленно отвела палочку назад. Бороздки превратились в щели, камни скрежетнули, и звук разнесся по всему саду. Гермиона отодвинула плиту в сторону, оборвала заклинание, осветив новым тайник, и обнаружила металлическую шкатулку.
Она ведь знала, что поэма что-то значит. Иначе зачем отправлять ее Нотту? Его родители умерли, а дальние родственники оказались гораздо более дальними, чем в других семьях. Но кто-то нашел время спрятать здесь шкатулку и сообщить о ней Нотту. Гермиона полагала, что ответ кроется внутри.
Она призвала находку, но та ударилась о барьер, вызвав искры.