Поттер пожал плечами.
— Рано или поздно это должно было случиться.
Драко не понаслышке знал о том, что бывает неумолимо и неудержимо. И сомневался, что бессмысленный и беспощадный треп Грейнджер должен был случиться. Она могла оставить свое мнение и предположения при себе и отвалить. Ему и стоило так поступить. Стоило уйти, будто спор с ней того не стоил. Будто она ничего не стоила.
— Малфой?
— Пойдем.
()
Гермиона с удивлением подняла голову, когда в дверях показался Борелли, и, заглянув ему за спину, взмахом руки пригласила войти. Он закрыл дверь пинком, наверняка оставив на дереве отпечаток ботинка. Гермиона хмурым взглядом проследила за его ногой.
— Ты еще занимаешься делом Блэка?
— Вроде того.
— Что ты нашла в моем образце «Эйфории»?
Она покачала головой, обозревая заваленный горами бумаг стол. Список ингредиентов был погребен где-то там.
— Горькая полынь, абиссинская смоковница — большая часть того, что используется в Эйфорийном эликсире…
— Нет. Эффект от «Эйфории» похожий, но она… вызывает счастье не только в голове, но и в теле. Ты не начинаешь петь, не танцуешь, никакой активности, но… скажем прямо: эффект такой, будто изнемогаешь от экстаза. От оргазма.
— Да, я догадалась по словам об экстазе, — откашлялась Гермиона, ища на пергаменте свободное место.
— Тело просто поет, чувства обострены… Ну ты поняла. Действие настолько сильное, что человек в это время вообще не может ничего сделать. Удовольствие и эйфория ошеломляют. По крайней мере, если принять полную дозу. Подозреваю, в составе есть что-то незаконное, либо создатели считают, что Министерство не позволит вывести зелье в свободную продажу.
Глаза Гермионы остекленели, она прекратила писать. В памяти мелькнул хвост давно забытого разговора.
— Или не доверяют министерским процедурам, предпочитая их просто обходить.
— Что?
Она покачала головой.
— В зелье нет ничего незаконного. Только вот кое-что…
— Вызывает видения? — закончил Борелли, чем ее удивил. Громко вздохнув, он подтянул рукав, сверяясь с часами. — Недавно у «Эйфории» вышла бракованная партия. Или кто-то пытался создать ее сам. Эффект оказался слабее, и не обошлось без опасных побочек. Зелье вызвало жестокие видения, а состояние эйфории привело к тому, что люди решили, будто поступают правильно. И раз зелье не лишило их подвижности, они смогли действовать в соответствии с видениями.
— Господи, — пробормотала Гермиона, захлопнув папку, так как места для записей внутри не осталось. Она не собиралась в ближайшее время делиться подробностями, но ситуация вышла из-под контроля.
— Никто не умер. Без ранений не обошлось, но кто пострадал, не известно. В тех кругах не болтают.
— Долго скрывать не выйдет. Только хуже будет. Придется всему отделу сообщить…
— Партия исчезла.
Лихорадочный скрип пера прекратился, план действий и информация остались недописанными.
— Что?
— Выкупили. По слухам, Гаррисон Блэк скупил всю партию, видимо, потому что покупатели боялись попасть на брак. Или потому что, — Борелли махнул рукой, — Отдел обеспечения магического правопорядка спустил бы на него всех собак. Одно дело, если какое-то зелье вызывает эйфорию. Если под его влиянием начинаются драки — жди мракоборцев.
Гермиона, уронив перо, прижала пальцы к середине лба, где зарождалась боль. Глубоко, с дрожью вдохнула и размеренно выдохнула.
— Ладно. Партия точно исчезла?
— Бесследно. Поверь, зелье искали.
— Ну конечно. Любыми средствами получить то, что позволит подчинить себе других и заставит их страдать.
— Я постараюсь достать тебе другую дозу, но если не выйдет… — Борелли указал на ее перо, и Гермиона опустошила папку, прежде чем передать ее с пером коллеге. — Найдешь Клема по этому адресу. Белый, выглядит так, будто его нос пытается сожрать рот. Увидишь его, поймешь, о чем я.
— Ты сказал, мне вряд ли продадут.
— В темных кругах «плохая» репутация не значит «хорошая». — Борелли вернул ей папку. — Так что продавать станут всем, кто интересуется.
Разглядывая адрес, Гермиона кивнула уходящему сослуживцу. Стараясь унять волнение, несколько раз глубоко вздохнула, убеждая себя, что беспокоиться не о чем. Ей не придется признаваться во всем отделу, когда она даже напарника своего не поставила в известность о деле. Вот только причин для беспокойства было множество, и Гермиона едва представляла, с чего начать.
Схема. Ей нужна схема, разноцветные маркеры и пустая стена.
(Февраль 1999)
В мэноре царила тишина, которая ударяла по ушам, точно вибрацией гонга. Тем оглушительным, абсолютным безмолвием, которое опускалось на город ли, дом, человека после взрыва. Оно опустошало кости, пролетало сквозь них со свистом, делая все движения скрипучими, бессильными.
Тишина сопровождала его повсюду. Драко держался подальше от мест, где в витринах висели и кружились предметы, намекающие на наличие внутри хоть сколько-нибудь темномагических товаров. Он посещал места более яркие, где и себя помнил таким же. В тех местах было шумно, но тот шум дисгармонировал с Драко, а не включал его в себя.
На Драко никто не обращал внимания. Ему доставались случайные, мимолетные взгляды, будто среди всего шума он был лишь очередным звуком. Ему стало трудно ощущать себя живым, а не просто воспоминанием, за которыми он сам проводил время. Поначалу это состояние дарило ощущение свободы, а позднее — смерти.
Он не жаждал внимания. Время, когда Драко его требовал, прошло. Тогда казалось, что требование оправдано, что он заслуживал уважения за один лишь факт существования. Теперь Драко всего-навсего желал, чтобы его увидели.
Иногда, в тишине, он задерживал дыхание, пока не начинало жечь легкие, а инстинкты не заставляли глотнуть кислорода. Потом Драко вспоминал свои надежды. Ночи, когда проваливался в сон, дрожа от страха, совершал то, чего больше ни за что не совершит. Дни, когда был уверен, что умрет, видя трясущуюся руку отца, опущенное лицо матери и буравящий взгляд красных глаз, который промораживал до костей. От того холода до сих пор не получалось избавиться.
Драко надеялся на другой шанс. На жизнь, которой будет доволен. Теперь он понятия не имел, что делать с этим шансом.
Драко поднял взгляд от тарелки, встречаясь глазами с Грейнджер, веселой по непонятной ему причине. Грейнджер сохранила наивность. И иногда Драко хотелось отхватить кусок и себе, чтобы вспомнить, что значит быть ребенком. Чтобы улыбаться ветру, удивляться размаху лягушачьих лап или оттенкам грозового неба, озаренного молниями.
Эта мысль побудила его покоситься на шрам Поттера. Тот символизировал нечто дикое и необузданное, превосходящее их самих, что в свою очередь превзошел Поттер. И Драко не в первый раз задумался, какого черта он здесь забыл.
— Гарри, где ты взял этот шпинат?
Поттер удивился:
— В супермаркете.
— А ощущение, что нарвал травы во дворе, — заметил Драко.
— После того, как ее втоптали в грязь, — сморщилась Грейнджер. — Неудачная поставка, видимо. А вот курица очень вкусная.
Грейнджер выжидательно, с надеждой посмотрела на Драко — ни разу в жизни она не глядела на него именно так. Он не мог первым разорвать зрительный контакт, пока она сама не отвернулась, и проследил за ее взглядом от себя до Поттера.
— Съедобно, — пробормотал Драко.
— Отлично, — проворчал Поттер. — В следующий раз готовит Малфой.
— Что? — Вилка Грейнджер звякнула о тарелку. Ответ застрял у Драко в горле. Под его взглядом Грейнджер откашлялась. — Я приготовлю.
— Что? — раскрыл рот Поттер.
Драко ухмыльнулся.
()
Здание зияло разбитыми окнами, фасад обвалился, по периметру валялись осыпавшиеся кирпичи. Охранные чары оказались слабыми, ставя под сомнение наличие чего-либо ценного внутри, голые стены и редкая мебель будто старались убедить в этом же. Гермиона поверила бы, не знай она, что самое лучшее или самое худшее зачастую прячется за видимостью пустоты, созданной, чтобы проходящие мимо не заметили, отвернулись, ушли искать в другом месте.