Добрая половина города была заселена жидами и, попав на их территорию, Пётр Фролович поспешил выбраться к привычного вида людям и в привычной глазу одежде, а не в длинные чёрные сюртуки и широкополые чёрные шляпы, что носили некоторые мужчины с длинными локонами волос, свисающими из-под шляпы впереди ушей – так называемые пейсы.
Сколь живёт Пётр Фролович в этих местах, столько времени он не перестаёт удивляться образу жизни этих чернявых обитателей местных городков и местечек. Живут они здесь с незапамятных времён, лет триста уже, если не более, но так и не смешались с остальным населением. Ведут торговые дела, содержат трактиры, шьют одежду и сапожничают, дают деньги в рост, но ни разу Пётр Фролович не встречал жида-земледельца, и даже их огороды при домах часто пустовали зарослями сорняков, не зная заботливой руки хозяина – огородника. Такой же замкнутый образ жизни вели ещё цыгане, но те кочевали табором и пожив на одном месте и изгадив его, цыгане переезжали на другое место, где их уже успели позабыть. Жиды, напротив, жили оседло, но обособленно и настороженно, словно прислушиваясь к чему-то неведомому и ожидая сигнала к какому-то действию.
– Что с них взять! – размышлял Пётр Фролович, – одно слово христопродавцы, как в Библии писано. Отреклись от Христа, разбежались потом по всему миру и готовят, наверно, очередной исход, что случился с Моисеевым племенем из Египта в землю обетованную. Но упаси Господь связаться с жидовским племенем по денежным делам: увязнешь в долгах, как в шелках и уже не выпутаешься. Дед мой взял деньги у жида на покрытие карточного долга: деньги отдал потом трижды, но заёмная бумага была так составлена, что пришлось в имении продать землю и осталась одна усадьба в которой я живу: помещик-дворянин без поместья, но зато с дворовой девкой Фросей, – засмеялся про себя Пётр Фролович, вспомнив жаркие объятия этой девки, ставшей почти хозяйкой в доме, пусть и невенчанной.
К обеду Пётр Фролович вернулся в дом Марии, которая выкатила на стол незатейливый, но вкусный обед из борща, запечённой свиной рульки, киселя из мочёной брусники и чаю по желанию и от пуза с пряником и вареньем. Иван уже привык к диковинному виду своей тётки и охотно выполнял её поручения принести зелени с огорода или слазить в погреб за сливками, понимая, что здесь ему предстоит жить много лет и тётка Мария, при хорошем к нему расположении, даст много вольности, что не позволяли дома отец и Фрося.
После обеда Пётр Фролович прилёг отдохнут: ведь ему уже стукнуло пятьдесят пять годков и даже по нынешним временам он числился уже глубоким стариком, имеющим право на стариковский послеобеденный отдых. Конечно, дома Фрося не давала ему разлёживаться, заставляла подстригать бородку и волосы, и тогда Пётр Фролович, с крепким, как у сорокалетнего мужчины телом, выглядел гораздо моложе своих лет. Но сейчас, у сродной сестры, ему молодиться было ни к чему и он прошёл в свою комнату, откуда вскоре послышался громкий храп с переливами, что означало глубокий сон Петра Фроловича.
Молодая ключница, как Пётр Фролович называл Фросю, которой едва минуло двадцать шесть лет, тщательно следила за здоровьем хозяина-сожителя полагая, что от его здоровья зависит и её благополучие: не станет у Петра Фроловича интереса к ней, как к женщине – не нужна она будет в усадьбе и придётся ей возвращаться в дом к брату, где и без неё не протолкнуться. В усадьбе она почти барыня, а если бы Бог дал её ребёночка, то и вовсе стала бы Фрося полноправной хозяйкой, но и без дитя Пётр Фролович накрепко привязался к своей ключнице и даже завещал ей свою усадьбу, если вдруг лихоманка какая приберет его на тот свет.
Пока отец храпел в комнате на диване, тётка Мария предложила Ване пройтись с ней до магазина, где она даст приказчикам указания, проверит их торговлю, примет двух-трёх крестьян-поставщиков товара и, заодно, Ваня присмотрится к её делам:
– Глядишь, через несколько лет, если Бог приберёт её к себе, Ване придётся самому хозяйничать в лавке, или продать её с выгодой, у меня же других родственников, кроме Петра Фроловича нет, но ему моя лавка без надобности, а вот тебе, Ванечка, моя лавка в наследство будет кстати, если войдёшь в зрелый возраст и надумаешь жениться, – говорила тётка Мария, держа Ивана за руку, когда они шли по улице к её лавке.
–Пусть соседи посмотрят, какой у меня ладный племянник растёт с разноцветными глазами, да и тебе, Ванечка, надо будет со всеми соседями познакомиться и поладить с ними, коль ты будешь здесь жить и учиться. В маленьком местечке, как наш городок Чаусс, от добрососедства зависит вся наша жизнь, – поучала тётка Мария своего племянника, когда они шли по улице, здороваясь с прохожими.