Итак, после расставания с Троегубовым группа продолжала плодотворно работать. Мы записали «Кому» – работа была интересной. Хотя, если бы сегодня я взялся за этот альбом снова, я многое бы в нем изменил. Мы дали несколько концертов в Москве (особенно яркие эпизоды что-то припомнить не могу), съездили на фестиваль в Свердловск (здесь тоже маленький провал в памяти… Зря я в заявлении сказал о пенсионерах!), но, если говорить откровенно, о каком-то настоящем прогрессе в то время мечтать особенно не приходилось. Вся сложность ситуации заключалась в следующем: было необходимо произвести кое-какие изменения в составе. Во-первых, группа до сих пор играла с самопальным ритм-боксом (с которым, кстати, записан альбом «Кома»). В начале крематорской карьеры это был верный ход из-за невозможности озвучания барабанов, но весной 1988-го ритм-компьютер стал уже анахронизмом. Во-вторых, в «Крематории» так и не было приличного гитариста. Олег Лагутин, записывающийся на «Коме» (кроме него на альбоме работал наш старый приятель гитарист Джон Хомяков) и выходивший тогда в составе группы на сцену, был временным участником, и об этом знали все, включая его самого. Однако он был близким приятелем Сергея Пушкина (бас) и администратора Дмитрия Бродкина. Эта дружба и явилась причиной его появления в «Крематории» (а отнюдь не лагутинские гитарные способности). Составчик был еще тот! Мы начали чахнуть на глазах. Ни одной новой песни, хотя я их сочинял. Но когда я показывал свой продукт (а это было предтечей «Клубники»), они говорили: «Это мы вряд ли сможем сыграть!» – и начинался какой-то бойкот. Взрыв произошел на концерте в Зеркальном зале Эрмитажа, кажется… По-моему, мы на сцену даже не вышли… И в этом составе вообще больше не появлялись. Хотя нет, выступали. По договоренности, в Олимпийской деревне. Это считается последним официальным выступлением «Крематория» в таком виде. Стоит ли разбирать все перипетии произошедшего? Что это объяснит? Короче, в группе остались: Армен Григорян, Михаил Россовский, Александр Куницы (саксофон) и только что пришедший в «Крематорий» барабанщик Андрей Сараев. Именно в таком составе команда отработала уже «заряженные» концерты в Свердловске. … Куницын в самолете спешно переучивался на бас-гитару, так как басиста мы к тому времени еще не нашли… Приехали мы на место страшно несыгранные, сырые, отыграли 4 ужасных концерта. Худшие за всю нашу историю. Откровенно говоря, там обкакались. Совершенно. И вернулись в Москву. У меня накопилось много новых песен. Посредством прослушивания был найден бас-гитарист Сергей Третьяков и гитарист Дима Куликов. Сергей окончил училище по классу композиции и контрабаса. Лето 1988 года пролетело в неустанных репетициях. К сентябрю мы умудрились сдавать новые аранжировки ко всем старым вещам, сделали кое-какие песни с «Клубники», предварительную (черновую, по-русски говоря) запись «Живых и мертвых» и все той же «Клубнички». К основной записи приступили в конце ноября на киностудии имени Горького. Первый концерт этого состава (так и хочется напечатать «этого разлива» – прим. М. Пушкиной) проходил в СКК «Динамо» в одной обойме с «Чайфом», «ДДТ», «Звуками МУ» и пр. Потом весьма удачно «отбомбились» в Воронеже. Вообще-то нас там всегда принимают отлично – то ли потому, что там сплошь и рядом люди хорошие живут, то ли потому, что там – родина Платонова. Короче, этот город нас притягивает… Больше всего, пожалуй, запомнилась поездка в Барнаул – удивительно приятная тусовка. Панк Андрон там был, хиппи Вадим, художник Лека и еще многие, с кем мы провели гастрольные дни спина к спине, плечо к плечу, локоть к локтю и т.д. Помню, когда мы ехали в аэропорт после пышных проводов с обильным возлиянием, к нам в автобус все время подсаживались какие-то люди. Мы угощали их пивом, сигаретами, пели песни. А когда приехали в аэропорт, я спросил: «Что это так много народу входило и выходило из автобуса? Какое-то безумное путешествие!». Парень посмотрел на меня жалостливо и ответил: «Автобус-то рейсовый…». Полет тоже был еще тот – нам казалось, что самолет наш, крематорский в доску, собственность группы, и вели себя на борту крайне плохо. Нехорошо мы себя вели. До сих пор удивляюсь, как нас оттуда не выбросили. Словом, трава чуйская, дело серьезное… С тех пор я практически бросил курить. Вернулись в Москву, отдохнули немного, подышали отравленной атмосферой и двинулись в Кенигсберг, где познакомились с группой «Комитет охраны тепла». Концерты получились какие-то странные: у них в городе была программа, которая называется «Спарринг». В ней задействованы самые разные люди, представлены самые разные жанры. С нами вместе вещал прославленный священник, потом девушка играла на арфе, потом выступал какой-то инопланетянин или уфолог, группа каратистов. Потом выходила девица и демонстрировала стриптиз, а уж после этого на сцене появлялся наш «Крематорий». После одного из концертов мы устроили с «Комитетом охраны тепла» замечательный сейшен. У них была такая вещь «Герландия» и все мы оттягивались в стиле рэггей, играли и бумкали по всяческим стучалкам. Мы все время пытаемся играть джемы, но этот, с комитетчиками, был самым лучшим. Но вернемся к альбомам – «Живые и мертвые» и «Клубнику» мы записали за очень короткие сроки, причем первый альбом мы отписали сразу, а над вторым пришлось изрядно потрудиться. Вместо планируемых в начале работы 16 песен было записано, кажется, 9… Кончились деньги, а с такой бедой трудно справиться, если у тебя фига в кармане. Честно говоря, это был чистый эксперимент, который продолжался не только на репетиционной базе, но и в студии. Несколько партий гитары, несколько аранжировок для каждой песни. Но до конца мы так ничего и не сделали – «Клубника» в конечном результате получилась несколько недоделанной. Оставив все как есть, мы отправились в Питер. Когда-то мы прочитали в «Авроре» объявление о конкурсе фонограмм и отправили свою. Через некоторое время мне позвонил А. Житинский (питерский журналист, автор «Путешествие рок-дилетанта» – прим. М. Пушкиной) и сообщил, что наш альбом получил премию и нас приглашают на концерт лауреатов. Собрались и поехали. Встретили нас по-царски. Во-первых, в отличие от других музыкантов, живших где-то под Питером, нас поселили в гостиницу «Россия» в номера полулюкс. Во-вторых… «Во-вторых» не будет, не помню, что там во-вторых. Первые три дня фестиваля мы не появлялись на площадке и никого из выступавших, естественно, не слышали потому, что в буфете гостиницы продавалось пиво. На четвертый день позвонила жена Житинского, Лена, и с плохо скрываемым раздражением сказала, что пора бы явить себя народу… Мы осознали все свинство собственного поведения и отправились по указанному адресу. Куницын непонятно почему зашел по дороге в магазин и купил несколько бутылок портвейна. Кстати, хочу отметить отличие Питера от Москвы (это мое субъективное мнение) – общий дух населения там намного добрее. Может быть, они не так свободны и раскованы, но зато незлобливы и умеют отдыхать спокойно, не причиняя друг другу вреда. Во всяком случае на фестивале у меня было именно такое чувство. И здесь напрашивается сравнение с Вудстоком, хотя ни организация, ни техника ничего общего между собой не имели, но дух… Дух был из Вудстока (т.е. пары портвейна плюс радостный запах свежего сена плюс ощущение локтя друг друга? – прим. М.Пушкиной). Еще я помню, был такой момент, когда весь «Крематорий», Лена Житинская с подружкой – все мы расположились на бережку, под деревцами, недалеко от концертной площадки, и стали по-простому, по-нашему, распивать купленный Кунициным портвешок. Вдруг откуда ни возьмись появился мент. Кто-то из нас, видать, самый нервный, стал прятать бутылку, кто-то еще что-то (закусь зарывать начал, наверное), остальные застыли в ожидании дальнейшего развития событий. Но мент спокойно так говорит: «Ребята, у меня к вам просьба – когда вы все закончите, не бросайте, ПОЖАЛУЙСТА, бутылки в реку, а сложите их вот здесь, у деревца, хорошо?». Мы просто проглотили языки от такой вежливости. Это был самый культурный мент из всех, с кем мне приходилось встречаться за всю мою жизнь… На следующий день состоялось наше выступление. Перед самым выходом на сцену Житинский познакомил меня с Юрием Морозовым. Мы до сих пор считаем его нашим учителем в совке наравне с Майком и Б.Г. Мы пожали друг другу руки, сказали пару теплых слов и я побежал на сцену. С Б.Г. на этом фестивале мы не познакомились, хотя возможность была – он выступал позже. Знакомство состоялось несколько лет спустя в Москве, и наш Михаил сыграл с ним джаз. А с Майком мы, к сожалению, в этой жизни так и не встретились… Итак, на фестивале “Авроры” после нас должен был выступать Борис Борисыч, который только что вернулся из Лондона, а соскучившиеся по мэтру питерцы ждали его с нетерпением. Мы договорились с Житинским, что Б.Г. махнет мне рукой – взмах руки означал, что автобус, который должен был везти нас на Московский вокзал и на котором должен был приехать на выступление Б.Г., здесь, и по этому сигналу мы должны были завершить н