Дима смотрел в след сестре и думал о том, что в сказанных вскользь словах об отъезде есть определенный смысл. Он не задумывался о бегстве раньше, но сегодня эта мысль пришла к нему так легко, непринужденно, будто он вынашивал её долгие недели. Убраться из этого дома, от презираемого брата, от невыносимых воспоминаний, оставить здесь все эти фото чужой погибшей жены и заставить себя жизнь заново. Возможно, у него ничего не выйдет, возможно, он сорвется и запьет и никому будет спровадить его в наркодиспансер, а, возможно, он обретет какое-то подобие спокойствия и гармонии. И эта надежда должна дать ему силы смириться и жить дальше. В городе N Дмитрия Соколова больше никто и ничто не держало.
ГЛАВА 22
Кабинет Вячеслава Олеговича был ничем не примечательной комнаткой, со стоявшим посередине обшарпанным столом, на который был водружен допотопный монитор и довольно грязная клавиатура, рядом в беспорядке навалены папки и журналы. Возле окна стоял небольшой жесткий диванчик с порванной обивкой. Рита оглядела всё это убранство и покачала головой. А отец радостный от того, что дочь в обеденный перерыв забежала к нему, суетился возле тумбочки, на которой стоял старенький электрический чайник и коробка пакетиков зеленого чая.
- Пап, ты как? – в голосе Риты слышалось такое искреннее беспокойство, что сердце Вячеслава Олеговича сжалось.
Он налил в чашки чай и поставил их на стол. Отхлебнув обжигающего напитка, Вячеслав Олегович посмотрел на свою теперь единственную дочь и отметил, что у Риты усталый вид. Как же они отличались друг от друга с Ликой, и эта непохожесть была с самого детства. Младшая дочь была светлой, жизнерадостной и такой милой, а Рита всегда была себе на уме, спокойной, немного злопамятной. И вот, пожалуйста, Лика наложила на себя руки, а Рита стойко переносит все удары судьба. А та её совсем не щадит. Ему внезапно подумалось, что у них с Ритой много общего, кроме родственных связей, они оба потеряли по ребенку. Господи, что же пережила его девочка, как же она справилась с этой потерей? Если он – взрослый мужик готов на себе волосы рвать от горя и невозможности что-либо изменить.
- Всё нормально, Ритуль, всё хорошо, - ответил он, а в глазах заблестели слёзы от щемящего чувства жалости к дочери.
- Пап, ты плачешь? Ну как же всё может быть хорошо, если ты плачешь? Не плачь, только не ты, - Рита порывисто встала и обняла отца, уткнулась ему в шею, вдохнув знакомый, чуть горьковатый запах кожи, такой любимый и родной, самый приятный.
Вячеслав Олегович вытер глаза, отстраняясь от дочери и пряча взгляд. Он подтолкнул дочь к старенькому стулу, на котором она до этого сидела и Рита, присев на краешек, беспокойно смотрела на отца.
- Знаешь, я просто подумал, что ты тоже потеряла ребенка и понимаешь меня, - он не сводил взгляд с чашки, от её щербинки на золоченном ободке.
- Да, но нас сравнивать, наверное, нельзя, мой сын был совсем крошечным, а ты растил Лику двадцать пять лет, - задумчиво ответила Рита.
- Только это ничего не меняет. Боль она у всех одинаковая, потеря страшная вне зависимости от того сколько лет ребенку. Дети должны хоронить родителей, а не наоборот, - в голосе Вячеслава Олеговича звучала грусть.
- Ты прав, это очень больно. Но надо жить дальше. Как-то пытаться наладить всё, иначе смысла в жизни нет вовсе, - Рита грустно улыбнулась отцу
- Ты сильная, Рита, самая сильная в нашей семье, - Вячеслав Олегович с нежностью посмотрел на дочь.
- Я - слабая, папа, я хочу сбежать и забыть всё, мне стыдно, но это так, - она понурила голову, чувствуя себя предательницей после того, как озвучила свои мысли вслух, - я так хочу начать всё заново, стать счастливой. Так что меня нельзя назвать сильной, я – самая обыкновенная девчонка: глупая и слабая.
- Глупости, я всегда смотрел на тебя и не понимал в кого ты такая, не обижайся, но ты всегда была жестковатая, несколько грубая, холодная. Совсем непохожая на сестру. Лика, та была, словно солнечный зайчик, легкая, светлая и совершенно не готовая к жизни. А ты другая – жизнь тебя бьёт, а ты встаешь и идешь дальше. Это не от меня. Я так не могу и восхищаюсь тобой. Но ты и не в мать, Света совсем другая…
- Пап, когда ты вернешься домой? Сколько можно жить в кабинете? – перебила отца Рита, ей не хотелось слушать о том, что она опять хуже сестры. Подобных разговоров девушка за всю свою жизнь наслушалась вдоволь.
- Я здесь не живу, - Вячеслав Олегович засуетился, вскочил, потом опять сел на место.
- Не ври мне, я же прекрасно знаю, когда ты обманываешь. Ты совершенно не умеешь лгать. Да, и кроме этого кабинета жить тебе негде. Прекрати выставлять себя на посмешище, да и негоже это в твоём-то возрасте бичевать.
- Рита…
- Что, Рита? Я разве не права? Профессор, а скитаешься по университету, - она старалась поймать взгляд отца, увидеть его глаза, прочесть по ним чувства, но он упорно отводил взгляд.
- Скажи спасибо, что хоть есть где скитаться, - Вячеслав Олегович грустно усмехнулся, прихлебывая чай из чашки.
- Да ладно тебе, ты же знаешь, что тебя приняли обратно с огромным удовольствием, - дочь улыбнулась и положила руку на ладонь отца, - таких преподавателей, как ты, днём с огнём не сыщешь.
После смерти Лики Вячеслав Олегович сразу же уволился с работы, которую нашёл ему сват. Отцу Риты было нестерпимо даже думать о том, что он чем-то связан с Соколовыми, погубившими его дочь. Вся семья толкала Лику в пропасть: муж своей жестокостью, Валентина Ивановна и Валерий Владимирович – безразличием, Лиза – апатичностью, а Дима – необузданным норовом. Вячеслав Олегович не верил крикам бывшего зятя о том, что Лика изменяла ему с Димой, но от этого вся эта ситуация не становилась приятнее. В смерти Лики были виноваты всё, а отец, пожалуй, больше всех. Ведь видел, что дочь несчастна, а сказать, утешить, предложить уйти от мужа не посмел. И вот теперь Лики нет. А ему жить с этим чувством вины всё оставшиеся дни.
- Пап, - голос дочери вывел Вячеслава Олеговича из размышлений, - возвращайся домой. Прекрати скитаться, вы с мамой нужны друг другу, выстоять вы сможете только вместе.
- Рита!
- Послушай меня: маме очень плохо, она казнит себя, все стены увешаны фотографиями Лики, все разговоры только о ней…
- Это всё позерство, - Вячеслав Олегович перебил дочь, наконец, посмотрев ей в глаза усталым, полным тревоги взглядом.
- Пап, ей, правда, плохо, возвращайся. Она одна не сможет, я боюсь за неё, - Рита старалась говорить как можно убедительнее, но и сама понимала, что одними словами делу не поможешь.
- Почему она одна? А ты? – Вячеслав Олегович насторожился.
- Я нашла себе квартиру, буду снимать её. Не могу больше там жить, сил моих нет, я должна как-то свою жизнь устроить, а для этого мне нужно успокоиться, пережить своё горе, иначе меня скоро надо будет сдавать в психушку.
- Рита! – в ужасе воскликнул отец.
- Это правда, папа, у меня больше нет сил. Я устала, я не могу больше жить в том мавзолее, мама не слушает меня, не соглашается двигаться дальше, а вытащить её из пучины этого ужасного отчаиния можешь только ты.
- Рита…
- Папа, вы столько лет прожили вместе, на старости лет не разводятся, что ты будешь делать один? Кто позаботиться о тебе? Да и она. Как её оставить одну? Прожив вместе жизнь, вы должны быть вместе. Ну, неужели ты не скучаешь по ней? – вопросы сыпались один за другим, не оставляя отцу возможности увернуться, перевести тему разговора в другое, более безопасное русло.
- Рита, я не могу принять её поступка, - понурив голову, ответил Вячеслав Олегович.
- Господи, какого поступка? Что она настояла на свадьбе Лики и Андрея? Да мы все были только за! С нами же тогда еще и Миша жил, две семьи в одной квартире, было тесно и все мы друг другу мешали. Даже не мотай головой! Сколько угодно можно говорить, что в тесноте, да не в обиде, но все это глупости. Вместе нам было жить тяжело. А тут богатый жених, ну кто знал, что он будет бить Лику, а та терпеть? Кто знал, что она такая бесхребетная была? – она сама не заметила как произнесла это слово, и внезапно поняла, что это правда. Лика, действительно, была бесхребетной. Её самоубийство было просто громким, привлекающим к себе внимание жестом, последним проявлением слабости. Она не смогла жить и бороться за свои права, ей было проще уйти, оставив после себя разбитые сердца, полные вины мнимой и настоящей.