- У меня совсем мало с собой, я просто не знала, что тебе понадобятся, - смущенно проронила Лика, доставая красный кошелек и вынимая оттуда цветные бумажки.
Рита жадно схватила протянутые купюры и положила в карман джинсов, глаза её холодно смотрели на сестру.
- Муж почти губернатор, а у нее в сумке всего 2000 рублей, страмота!
- Я же не знала, что тебе деньги понадобяться, - мямлила младшая сестра.
- Ладно тебе, забыли, и на том спасибо.
Ритка отпрянула от сестры, ловко, плавно, словно пружина разжалась, и пошла в свою комнату, не попрощавшись с Анжеликой. А та так и осталась глядеть ей в след, после развода с мужем и смерти племянника Рита сильно похудела, да и немудрено, горе никого не красит. Она почти перестала следить за собой, затягивая длинные светлые волосы в хвост на затылке, не подкрашивая голубые, теперь такие холодные и безжизненные, глаза.
Лика нехотя допила свой чай и подумала о том, что эта жизнь имеет всех, просто кого–то сразу и жестоко, а кого-то понемножку, но всю жизнь. Встав со стула, она невольно поморщилась, на бедре был синяк и при каждом движении он отдавался болью. Она была женщиной, которую избивал муж, она была женщиной, которая это покрывала ради своих родственников, ради того, чтобы они жили безбедно.
ГЛАВА 5
Ужин в семье Соколовых был ежевечерним ритуалом для участия, в котором собирались все члены семьи. Трапезничали всегда в одно и то же время, в чрезвычайных случаях перенося ужин минут на тридцать, не больше. В общем и целом, охарактеризовать отношение Соколовых к вечерней трапезе можно было одной фразой: «война войной, а ужин по расписанию».
А еще ужин был одним из самых тяжких испытаний для Лики. Ей вообще несладко жилось в семье мужа, где она была даже большей белой вороной, чем Лиза. Но Лика не любила семейные сборища не только из-за того, что чувствовала себя на них неуместно, а еще потому что вся обстановка вызывала у неё внутренний протест. Так мерзко было слушать похвальбу свекра, который заработал своё состояние на преступных аферах, противно было становиться свидетельницей честолюбивых планов мужа, он громогласно обещал поставить всех «чинуш раком и заставить их нести деньги в нужный карман», «горе - бизнесменов платить дань», «выкинуть старых козлов из правительства, чтобы ничто не напоминало о временах Дзюбы». Лика была неприятно поражена цинизмом семьи мужа, у Ковалевых всегда всё было просто и никто не иронизировал по поводу и без. А отец девушки - Вячеслав Олегович вообще не любил злословить на чей-либо счёт, а уж тем более кого-то обсуждать или осуждать и пресекал такие попытки у матери Лики – Светланы Александровны. Хотя, что сейчас говорить об отце, он тоже продался, поддался уговорам матери и получил новую должность, благодаря Соколовым.
В большой светлой комнате со стенами, окрашенными в бежевый цвет, был установлен дубовый овальный стол, за которым помещалось 16 человек. Стол был накрыт белой, льняной скатертью, с такими хрустящими крахмальными складочками, что их невольно хотелось потрогать. В центре стояло большое блюдо с запеченной свининой, истекающей ароматными соками, обложенной по краю молодым картофелем, салаты, закуски, нарезки мяса и рыбы, фрукты довершали ужин. Лика невольно вспомнила обычные ужины своего девичества, когда на обеденном столе в доме Ковалевых была лишь рисовая каша с окорочками или гречка с сосисками. Да, что об этом говорить, жили они не особо шикарно и только мечтали о подобном изобилии. А сейчас и есть не хотелось.
Справа от Лики сидел её муж - Андрей, она искоса бросила взгляд на него. Была в его облике какая-то вызывающая раздражение холеность, которая бросалась в глаза и нравилась большинству женщин. Он был ухожен, даже слишком, что заставляло новых знакомых думать, что Андрей также чистоплотен в делах, как и в одежде. Обман, опять обман и видимость, иллюзия того, чего нет. Темно-русые волосы были подстрижены лучшим парикмахером города, карие глаза смотрели на всё с ленивым любопытством.
- Стас, я тебе говорю, мы еще с тобой заживём! – салютуя бокалом с вином другу, сидящему напротив него, сказал Андрей, - поскорее бы пришло назначение и мы развернёмся по полной!
- Еще как развернёмся! – подхватил Макаров, поддерживая тост.
Лика задержала взгляд на Стасе, что-то было в нём скользкое, отталкивающе, хотя первое впечатление он производил прекрасное: высокий, широкоплечий брюнет, с модной трехдневной небритостью и холодными голубыми глазами. Но стоило узнать Стаса чуть ближе, как бросалась в глаза его беспринципность, циничность, даже некая жестокость. Хотя, Лиза же была от него без ума, а знала давно, но почему она этого не видела? Почему не замечала в Стасе дурного? Лика не могла этого понять. Она посмотрела на невестку, та сидела, будто кол, проглотив, не шевелясь и, казалось, даже не моргая. Светло-каштановые волосы легко падали на плечи, окутывая Лизу пушистым облаком, орехового цвета глаза то и дело бросали грустные взгляды на Макарова. Хотя, не ей осуждать Лизу, Лика сама долго не видела истинного лица своего мужа. А ведь были «звоночки», были – это нельзя не признать. Но она не хотела видеть, уговаривала себя. Так что всё справедливо, она имеет то, что заслуживает.
- Валерочка, думал ли ты когда-нибудь, что наш малыш станет губернатором? – поднося руку к глазам, чтобы смахнуть притворные слезы, спросила Валентина Ивановна.
Лику передернуло, она не любила свою свекровь, а та не любила её, хотя, наверное, Валентина Ивановна вообще никого не любила, исключение из этого правила была лишь она сама. Эгоизм матери Андрея был по истине всеобъемлющим. Валентина Ивановна была уверена, что она выше всего в доме. Она закрывала глаза на измены мужа, на его подлость, коварство. Матери Андрея это было безразлично, лишь бы только она могла стричься у парижского парикмахера, ездить в Италию за покупками, откушивать лучшие блюда и дегустировать французские вина. Когда что-то расстраивало Валентину Ивановну, она ехала за покупками, а потом отмечала приобретения стаканчиком лучшего ирландского виски, после этого о проблеме забывалось. Ничего в целом свете Валентина Ивановна не принимала близко к сердцу. Наверное, поэтому в свои пятьдесят пять она выглядела просто замечательно: высокая, статная, но не полная, с искусно подстриженными каштановыми волосами, что чуть прикрывали уши, у неё было удивительно мало морщин, хотя насколько знала Лика, Валентина Ивановна особых омолаживающих процедур не делала.
- Мам, ну, ладно тебе, какой я малыш? – оскалился в приторной улыбке Андрей.
- Для меня, дорогой, ты навсегда останешься малышом, моим сыночком! Боже, как же быстро ты вырос! Каким замечательным ребенком ты был! Как начинаю вспоминать, так сразу умиляюсь.
Лика поймала на себе взгляд Дмитрия и поежилась, столько было в этом взгляде всего невысказанного: обиды за утреннюю сцену в саду, за её жестокие слова, насмешки над приторной любезностью семьи, злость за своё место в иерархии Соколовых. Дима тоже поднял бокал, но все знали, что в фужере виноградный сок, по цвету похожий на вино, чтобы создать видимость приличий. Ведь нельзя в праздник остаться человеку за столом без бокала, поэтому и разыгрывался фарс, что Дима пьет, что пьет спиртное, что он – не алкоголик.
- Давайте, выпьем за моего брата, за моего чертовски везучего брата! – Дима отсалютовал бокалом, что держал в руке, Андрею.
- Зависть – плохое чувство, братишка, - усмехнулся тот, но тост принял.
Андрей любил, чтобы ему завидовали, у него всё должно было быть лучше, чем у всех. Лике казалось, что её сейчас стошнит, она больше не слушала слов, произнесенных за столом, не видела лиц своей новой семьи, ей хотелось бежать от них и никогда никого из них не видеть, не слышать всей этой фальши. Она с тоской всматривалось в одно из окон столовой, пытаясь разглядеть жизнь за пределами участка Соколовых. Весенний ветерок трепал легкие молочные занавеси, заставляя слегка ежиться от прохлады, но это было приятно. Как же девушке хотелось пойти навстречу этому ветру, чтобы он внёс свежесть и перемены в её жизнь.