Сделав над собой усилие, я грубо схватил первую попавшуюся курицу. Она закудахтала, но я не обратил на это никакого внимания, будучи слишком сконцентрирован на собственных действиях.
Помнится, я мысленно извинился перед несчастным созданием. Ведь по сути я был его палачом.
Держа курицу за ноги, я почувствовал, как одна из шпор впилась мне в ладонь. Стерпев боль, я каким-то чудом все же сумел той же рукой зажать и ее крылья. Затем я уложил птицу на колоду и свободной рукой схватил топор. Я убеждал себя, что ни за что не закрою глаза, чтобы не промахнуться, как это сделал Ким во время своей первой попытки. Ни за что не закрою.
Между тем курица отчаянно вырывалась, но я продолжал крепко держать ее. Взмахнув топором над головой, я резким движением опустил его. Отрубленная голова упала на землю. Меня обожгла радость: я сделал это! Правда, от моего удара лезвие топора глубоко засело в колоде.
Времени на размышления у меня не было. Тело курицы, лишенное головы, отчаянно задергалось. Я продолжал держать ее, наблюдая за тем, как темно-красная кровь стекает в уже почти до краев наполнившееся ведро. Но сила, с которой продолжала вырываться обезглавленная птица, поразила меня. Еще несколько секунд – и я не удержал одно из крыльев, которое захлопало, поднимая в воздух фонтан перьев. Пытаясь прижать его, я упустил другое. Кровь при этом все еще продолжала течь из обрубленной шеи. Я сосредоточил все свои усилия на том, чтобы ни одна ее капля не пролилась на землю, боясь услышать укоризненно-возмущенный возглас дедушки Отто: «Какого черта?!» Поэтому я уже обеими руками изо всех сил прижал курицу к колоде и добился-таки своей цели – вся кровь стекла в ведро.
Вот только удары беспорядочно хлопающих крыльев приходились в том числе и по ведру, расплескивая кровь во все стороны. В результате она забрызгала мне все лицо. Кровь была у меня на щеках, на ушах, на губах, я чувствовал ее вкус. Но я так и не выпустил курицу, хотя, возможно, было бы лучше, если бы я это сделал.
Кровь попала даже мне в глаза, отчего в какой-то момент я практически перестал что-либо видеть. Тем не менее, я швырнул куриную тушку в корыто к остальным – и промахнулся. Как только обезглавленное куриное тельце коснулось земли, оно вскочило на ноги и понеслось по двору, то и дело натыкаясь на препятствия.
Я пытался стереть кровь с лица, но мои руки тоже были в крови. Ким потом рассказал мне, что он в это время стоял в оцепенении, то и дело переводя взгляд с меня на мечущуюся по двору курицу и обратно.
В конце концов, курица упала на землю и окончательно издохла. Ким смыл с меня кровь из садовой лейки – нечего было и думать, что дедушка позволит мне привести себя в порядок в единственной в доме ванной комнате после того, как я так осрамился. В ней мылась только бабушка. Когда было тепло, мы с Кимом пользовались дощатой душевой и туалетом во дворе. (Помнится, дедушка как-то даже пытался научить нас с братом собирать отходы собственной жизнедеятельности, чтобы потом использовать их как удобрение. Хорошие были времена.)
Вечером того же дня мне пришлось повторно пережить весь мой позор: дедушка, немного остыв, нашел историю о том, как я резал курицу, довольно забавной и рассказал ее во всех подробностях бабушке. Та не проявила деликатности, которой я от нее ожидал, и хохотала от всей души – как и все остальные. Наверное, это в самом деле было смешно.
Разносчик газет
Мы с братом собирали яйца и рубили курам головы в течение года. А затем оказались в Канога-Парк, на Оуэнсмаус-авеню, в доме 7308, где воссоединились с матерью и сестрой. Дом требовал либо серьезного ремонта, либо просто сноса. Положительной его стороной были солидные размеры. Чтобы снизить расходы на аренду, мать сдала каким-то людям два небольших коттеджа, стоявших на придомовом участке, и еще две комнаты в самом доме. Арендаторами были средних лет холостяки, переживающие далеко не лучшие времена. Все они пользовались туалетом, стоявшим во дворе с задней стороны дома, а место для мытья должны были искать себе сами. Мы никогда не спрашивали, где они принимали душ.
Впрочем, один из жильцов все же договорился с матерью, что будет раз в день принимать душ в ванной внутри дома. Каждый день в три часа дня мы открывали заднюю дверь, через которую можно было проникнуть в ванную комнату, для «мистера Чистюли», чтобы он мог помыться, побриться и проделать все манипуляции, которые сочтет необходимыми. На это ему отводился ровно час. Это означало, что мы должны были заранее позаботиться, чтобы с трех до четырех никому из нас не приспичило в туалет.