— Сожаления? — голос Исидоро Балтасара заставил меня вздрогнуть. Он смотрел искоса и, должно быть, какое-то время уже наблюдал за мной.
— Нет, конечно, — поспешила я его заверить, промямлив что-то о жаре, и уставилась в окно, размышляя, что он имел в виду — общее мое состояние или молчаливость.
Молчала я потому, что была напугана и расстроена. По спине мурашками полз страх.
А Исидоро Балтасар пребывал в состоянии радостного возбуждения: пел, глупо шутил, читал стихи на английском, испанском и португальском. Но даже пикантные подробности сплетен о наших общих знакомых по УКЛА не могли развеять моего уныния. Он даже не замечал, что рядом неблагодарный слушатель, и оставался в хорошем настроении, несмотря на рявканье и просьбы оставить меня в покое.
— Если бы люди посмотрели на нас, они подумали бы, что мы женаты, — заметил он между взрывами смеха.
Если бы маги посмотрели на нас, подавленно подумала я, они бы поняли, что что-то не так. Они бы поняли, что мы с Исидоро Балтасаром не равны. Я реалистка и конкретна в своих действиях и решениях. Для него же действия и решения непостоянны, каков бы ни был их результат, и их окончательность определяется тем, что он принимает на себя всю ответственность за них, независимо от того, важны они или нет.
Мы ехали на юг и не петляли, как обычно, а направлялись сразу к дому ведьм. Когда выехали из Гуаймаса, — никогда еще прежде мы не заезжали так далеко на юг по дороге к дому ведьм, — я спросила: — Куда ты меня везешь?
Он равнодушно ответил: — Мы едем дальней дорогой. Не волнуйся.
То же самое прозвучало, когда я его еще раз спросила за обедом в Навохоа.
Мы оставили Навохоа позади и поехали на юг, направляясь в Масатлан. Я не находила себе места от волнения. Около полуночи Исидоро Балтасар свернул с шоссе на узкую проселочную дорогу. Автофургон трясло, он дребезжал на ухабах и камнях, по которым мы ехали. Шоссе позади нас угадывалось только изредка, по мигающим огонькам, потом оно и вовсе исчезло, поглощенное зарослями, обрамлявшими дорогу. После утомительно долгой езды мы внезапно остановились, и он выключил свет.
— Где мы? — спросила я, оглядываясь вокруг. Сначала ничего не было видно, но когда глаза привыкли к темноте, прямо перед собой я увидела крохотные белые пятнышки. Эти звездочки, казалось, упали с неба. Меньше всего я ожидала ощутить пьянящий аромат кустов жасмина, взбирающихся на крышу и ниспадающих с рамады, и, неожиданно узнав его, я почувствовала себя так, словно лишь во сне вдыхала подобное благоуханье. Я глупо хихикнула. Все это вызвало почти детское чувство удивления и восторга. Мы были у дома Эсперансы.
— Первый раз мы приезжали сюда с Делией Флорес,— пробормотала я про себя и, тронув Исидоро Балтасара за руку, спросила: — Разве это возможно? — На мгновенье я чуть не задохнулась от страха.
— Что? — переспросил он озадаченно. Он был взволнован и раздражен; его рука, обычно теплая, была холодна как лед.
— Этот дом на окраине Сьюдад Обрегона, более ста миль севернее! — вскрикнула я. — Сама ездила туда. И никогда не сворачивала с асфальта. — Осмотревшись в темноте, я вспомнила, что ездила из этого дома в Тусон, что никогда в жизни не была в Навохоа или в его окрестностях.
Исидоро Балтасар некоторое время молчал; казалось, он был занят поиском ответа. Ни один из них не удовлетворил бы меня. Пожав плечами, он повернулся ко мне лицом. В нем была какая-то сила и некое преимущество — как в нагвале Мариано Аурелиано, — он говорил, что нет сомнений, я сновидела-наяву, когда мы вдвоем с Делией поехали из Эрмосильо в дом целительницы. — Предлагаю, чтобы ты воспринимала это как есть, — предостерег он. — По себе знаю, как может блуждать разум, пытаясь совместить несовместимое.
Я попыталась было протестовать, но он прервал меня, указав на приближающийся огонёк, и, выжидающе улыбнулся, будто знал, кому принадлежит эта громадная, колышущаяся на земле тень.
— Это же смотритель! — пробормотала я в изумлении, как только он предстал перед нами, инстинктивно обняв и расцеловав его в обе щеки. — Никогда бы не подумала, что встречу тебя здесь, — прошептала я.
Ничего не сказав, он застенчиво улыбнулся. Обнявшись с Исидоро Балтасаром и похлопав его несколько раз по спине, как это обычно делают при встрече латиноамериканцы, он что-то шепнул ему. При всем своем старании я не расслышала ни единого слова. Он повел нас к дому.
Что-то зловещее было в массивной парадной двери. Она была закрыта. Окна с решетками также были закрыты. Ни света, ни звука за толстыми стенами. Мы обошли дом со стороны заднего двора, обнесенного высокой изгородью, и вошли в дверь, ведущую прямо в квадратную комнату.
Я почувствовала себя уверенней, узнав эти четыре двери. Это была та же комната, куда меня приводила Делия Флорес. Она была почти без мебели, какой я ее и запомнила, — в ней были только узкая кровать, стол и несколько стульев.
Смотритель поставил керосиновую лампу на стол и заставил меня сесть. Повернувшись к Исидоро Балтасару, он обнял его за плечи и они вышли в темный коридор. Неожиданность их ухода ошеломила меня. Я даже не успела прийти в себя и решить, стоит ли идти за ними, как смотритель вернулся. Он дал мне одеяло, подушку, фонарик и ночной горшок.
— Лучше я выйду во двор, — сказала я, поджав губы.
Смотритель пожал плечами и задвинул ночной горшок под кровать.
— Это на всякий случай, если тебе понадобится выйти ночью. — Его глаза откровенно смеялись, когда он говорил, что Эсперанса держит во дворе большого черного сторожевого пса. — Ему не нравятся посторонние, которые по ночам расхаживают по двору.
И как предупреждение, я услышала громкий лай.
— Я не посторонняя, — заметила я между прочим, стараясь не придавать значения собачьему лаю, в котором угадывалась угроза. — Я бывала здесь и знаю эту собаку.
Смотритель удивленно поднял брови и спросил:
— И собака тебя знает?
Я выразительно посмотрела на него. Он вздохнул и потянулся за лампой на столе, направляясь к двери.
— Не уноси ее, — сказала я, быстро преградив ему дорогу. Я хотела улыбнуться, но губы мне не повиновались. — Где все? — смогла я наконец выдавить из себя. — Где Эсперанса и Флоринда?
— Сейчас я один.
— А где Исидоро Балтасар? — спросила я в панике. — Он же обещал привезти меня в дом ведьм. Мне нужно писать статью.
Я рассказывала смотрителю, чуть не плача, почему поехала с Исидоро Балтасаром в Мексику и как важно для меня закончить работу, но мысли и слова путались и сбивались.
Он ободряюще похлопал меня по спине, как будто успокаивал ребёнка. — Исидоро Балтасар спит. Ты же знаешь его. Стоит ему только прикоснуться к подушке, и он засыпает как убитый. — Он едва заметно улыбнулся и добавил: — Я оставлю свою дверь открытой, вдруг понадоблюсь. Позовешь, если приснится кошмар или еще что, я сразу приду.
Не успела я ему сказать, что после того последнего кошмара в Соноре не было больше ни одного, как он исчез в темном коридоре.
Лампа на столе начала шипеть и вскоре погасла. Наступила кромешная тьма. Я легла не раздеваясь и закрыла глаза. Кроме равномерного хриплого дыхания, доносившегося издалека, ничего не было слышно. Слыша это дыхание и ощущая, как тверда и узка кровать, я вскоре оставила попытки заснуть.
С фонариком в руке, крадучись, я неслышными шагами брела по коридору в надежде найти Исидоро Балтасара или смотрителя. Я тихонько стучалась в каждую дверь. Но никто не отвечал. Из комнат не доносилось ни звука. Странная, почти гнетущая тишина охватила весь дом. Прекратились даже шорохи и щебет снаружи. Как я и предполагала, меня оставили в доме одну.
Чтобы не расстраиваться из-за этого, я решила осмотреть комнаты. Это были спальни, всего восемь: одинаковые по размеру, довольно маленькие, абсолютно квадратные, в которых из мебели были только кровать и ночной столик. Стены и два окна в каждой комнате были выкрашены в белый цвет, а полы были выложены замысловатым узором из плитки. Я открывала раздвижные двери стенных шкафов, осторожно нажимая ногой на левый нижний угол двери, зная, но не понимая, откуда мне это известно, что легкий удар или пинок в это место приводит в действие механизм, открывающий двери.