Он сам отличал в себе два воспитания. Первым были все влияния, которые оказывали на него те, с кем сводила его судьба. Те люди, с которыми была долгие годы связала его жизнь,— летчики, народ прямолинейный, порой грубоватый, мужественный и решительный. Второе воспитание началось с госпиталя, с его первой книжки. После ее издания полковник с жадностью набросился на чужие, и ему порой казалось, что он движется от оазиса к оазису.
Он, конечно, не мог принять всего, он совершал отбор, причем отбор настолько придирчивый, что многие действительные ценности он просто перечеркивал, как недостаточно действенные. Застывшее для него имело мало смысла, он признавал только одну постоянную ценность — человека и действие ради человека.
«Что из всего этого я могу дать ему?» — задал он себе вопрос, и ответить не мог.
«Что? — думал полковник.— В первых книжках я описал действительные события и людей, которые сами рассказали мне о своих драмах. Я думал, что жизнь проста. А вот этот мальчик поставил передо мной нечто совсем новое — необыкновенную случайность, такую, какая и права жительства в литературе не имеет. Правильно, последняя книжка не получилась. Рассказ друга, который я использовал слишком точно, утратил что-то очень важное. Не было вымысла. Нужен воздух вымысла. Раньше я считал вымысел кощунством. А теперь?»
Он не стал искать ответа, он решил ждать…
В середине июня, в субботу утром, полковник получил телеграмму:
«Приеду дневным поездом позвоню вокзала Саша».
Но полковник сам поехал на вокзал.
На перроне он встретился с одним своим приятелем — артистом, исполнявшим в местном театре героические роли. В жизни артист был неказист и не всегда разговорчив, но если уж начинал говорить, то без умолку.
— Сына встречаю! — крикнул он полковнику.— Не виделись десять лет. Сейчас ему уже, слава богу, двадцать пять. От первой жены. От первой моей половины. Закончил университет. Химик. Будет работать где-то. Я даже не помню. Забыл. Он писал, я забыл. Такая телячья память. А ты? Кого ты встречаешь? О, не настаиваю. Понимаю.
Полковник снисходительно улыбнулся.
— Счастливец! — продолжал артист.— К сожалению, я уже не могу встречать женщин. Меня крепко скрутили. Но я не жалею. А ведь и я встречал на вокзалах женщин — и каких, мой друт! И все равно не жалею!
— Почему же? — неожиданно спросил полковник,
— Пора, мой друг, покоя сердце просит…
— Ты уверен, что покоя?
— И ничего другого! Убедился на собственном опыта
— Умные предпочитают учиться на опыте других.
— Не для нас, это для гигантов, а мы — посредственности. Я не говорю о тебе, я — о себе.
— Люди рыдают, глядя на твою игру, а ты — посредственность?
Артист рассмеялся.
— Ты пьешь с той минуты, как узнал, что едет сын? — спросил полковник.
— Но у меня есть оправдание.
— Сын — оправдание?
— У меня теоретическое оправдание.
— Даже теоретическое?
— И со ссылками на безусловные авторитеты. Я водку не пью. А великие люди прославляли вино. Послушай, что писал один великий немец о вине. «И какое вино!— восклицает он.— Что за разнообразие — от бордо до бургундского, от бургундского до крепкого сен-жоржа, люнеля, фронтиньяна на юге и до пенистого шампанского! Какое разнообразие белых и красных вин — от пти-макона или шабли до шамбертена, шато-лароза, сотерна, до руссильонского, до пенистого аи! И подумать только, что каждое из этих вин дает свой особый хмель, что при помощи нескольких бутылок можно пережить всю гамму настроений — от легкомысленной кадрили до «Марсельезы», от бурной страстности канкана до бешеного пыла революционного возбуждения и, наконец, одной бутылкой шампанского можно снова настроить себя на самый веселый в мире карнавальный лад!» Вот!
— Удивительно!
Появился поезд. Полковник увидел Сашу в окне. Тот стоял, прижавшись лбом к стеклу. Отыскав полковника в толпе встречающих, он взмахнул рукой и исчез.
Когда Саша выскочил на платформу, он сперва задержался, потом решительно направился к полковнику, протянул руку. Полковник почувствовал, что юноша ждал этой встречи. Он взял его руку и сказал:
— Молодец, что приехал.
Саша не ответил. Он только виновато улыбнулся.
Появился артист со своим сыном — толстым молодым человеком в огромных роговых очках.
— Простите.— Он смотрел то на полковника, то на юношу. Пожал плечами.— Походит на тебя. О! Жду вечером к себе. Есть отличный коньячок. Eau — de vie superieure. «Вода — это высшая жизнь». Запишем пулю. Поговорим. А? Обещаешь?
— Не знаю,— ответил полковник.— Нет, не обещаю. У нас сегодня много дел. Так? — обратился он к Саше.
Артист отвел полковника в сторону, спросил: