— Вы хотите меня перевоспитать? — спросил Виктор.
— Я — тебя? — растерянно ответила девушка.
— Может, попробуете? Я ведь могу быть прилежным учеником. И я еще никого не убивал.
— И ту девушку, на которой ты отказался жениться?
— Откуда такие подробности?
— Ты сам говорил своему другу. Было?
— Она живет и процветает. Было, верно. Только ведь жениться надо по любви. Об этом и в газетах пишут. А я ее не любил. Да и вы ж не знаете, что она за птица.
У Наташи был свой план. Теперь он значительно изменился. Она думала уже не только о себе, о своей беде. Это ее в какой-то мере спасало, точнее — подсказывало пути к спасению. Она взглянула на небо. Оно было как бы разделено на две части: одну, с востока, синюю, другую, с запада, красноватую. Летевший с запада большой самолет из розоватого превращался в ярко-белый.
«Пусть он захочет стать летчиком,— сказала девушка сама себе.— Пусть он не остановится. Не только захочет стать им, но станет. Ему подойдет. А я уже не могу. Это жестоко? Все равно мне в небо нельзя».
Она была избалованной девчонкой, единственной в семье, и позволяла себе порой нелепые поступки. Но решение сойти в степи она приняла по другой причине, и о ней Виктор узнал несколько лет спустя.
По дороге он часто поворачивал лицо к своей спутнице и невольно пожимал плечами. Он не влюбился с первого взгдяда, хотя, оглядывая спутницу, пришел к выводу, что втайне мечтал именно о такой.
Девушка заговорила первой:
— Тебе интересно там жить? Словно вся жизнь только и сошлась на вашем руднике. Есть же еще кое-что!
— Что, например?
— Ну, что? Ну, вот… Да вот небо над нами! Тебе никогда не хотелось летать? Мне хотелось. Мечтала. Быть летчицей. Но сейчас это невозможно. А было бы возможно, так и не задумывалась бы. А ты?
— Все мечтают летать, но не у всех получается.
— Конечно, не у всех. Верно. Но почему именно у тебя должно не получиться? Почему именно у тебя? Может быть, как раз у тебя и получится?
Он не ответил. Они шли мимо пруда. На травянистом берегу лежали ребята. Кто-то увидел Виктора, закричал. Виктор помахал рукой.
Потом поднялись по земляной дамбе на бугор, за которым, сбегая вниз, в долину, лежало большое село.
Дом Виктора оказался закрытым.
— Придется подождать,— сказал он.— Я схожу за ключом. Мать, наверно, на ферме. Я быстро.
Он поставил чемоданчики на крыльцо.
— Посидите,— он кивнул на скамейку у стены.
Вернулся он действительно быстро.
— Оказывается, мать уехала,— сообщил он.— К моей старшей сестре. Та родить должна. Соседка сказала. Хорошо, что ключ оставила, а то б туго пришлось.
Он открыл дверь.
Но если до сих пор Наташе все казалось простым — сказать ему, объяснить, если не поймет сразу, убедить, то теперь девушка растерялась. Сперва мысль выглядела так: «Видишь, что получилось из моего безрассудства? Нелепая ситуация и совершенная неизвестность в будущем. Но мне надо спасать себя».
Потом эта же мысль выглядела по-другому: «Что же получилось? Как вообще это могло случиться? Неужели совсем потеряла голову? Отчего? Я боюсь его?!»
Она отмахнула эти мысли, но явились другие: «Все хорошо. Утром я уеду и обо всем забуду. Зачем мне помнить? И он не догадается, зачем я это сделала. И я буду крутиться опять среди лжи. Он? Хороший парень? Может быть. Но я должна уехать — забыть о нем. Мне нужно спасать себя, себя, себя… Остановиться? Но куда же я?»
Она испугалась.
— О чем вы думаете? — спросил Виктор, но она не слышала его вопроса.— О чем вы думаете? — опять спросил он. На этот раз она услышала его слова.
— О тебе,— ответила девушка.— Как все получилось?
— Зачем думать, как? Лучше подумать, что из этого получилось. А? Ну, ладно, вообще можно не думать.
В ответ девушка кивнула. Юноша понял ее движение, как согласие с его последними словами.
— Видите, все правильно,— сказал он.— А вообще подумать надо. Надо ж поужинать.
Он скинул пиджак, повесил его на спинку стула.
Наташа села к столу — не ужинать. Стол показался ей самым надежным местом в доме.
Виктор принялся хлопотать. Он все делал быстро, умело, и ей на одну секунду показалось, что в его действиях есть что-то радостное, словно человек только что сделал какое-то удивляющее открытие.
— Я буду вам писать, можно? — спросил он, доставая из своего чемоданчика колбасу и хлеб.
— Зачем? — спросила она.
— Ну, я ж сказал, что влюбился!
— Но я то не влюбилась!
— Тогда — другое дело,— невесело сказал Виктор. Он сходил куда-то и принес графин домашнего виноградного вина.— Будете? — спросил он. Девушка не ответила.— А я буду. Немного. Можно? Девушка улыбнулась.— Значит, можно. Нельзя? Ладно, не буду.— Он поставил графин на пол, к стене.— Кушайте. Может быть, чай? Вскипятить? А? Ладно, так, раз не хотите.