Ну а потом, после экскурсии в школу, с сентября месяца у нас в подготовительной группе несколько раз в неделю были «уроки», где Тамара Ивановна — наша воспитательница — учила нас писать, читать и считать.
Читать я, правда, к тому времени уже умел, но писать «письменные» буковки, а не печатные, я учился именно в детском саду.
Осенью 1965 года в нашем садике затеяли ремонт. Я не знаю, ремонтировали ли весь детский сад или только помещение нашей группы, но помню, что однажды нас с Лешкой, как пелось тогда в одной популярной песенке, «перевели в другой детский сад». Это был детсад N 61, что располагался на перекрестке улиц Солнечной и имени Володарского.
Вот только не надо меня убеждать, что улицы Солнечная и Володарского не пересекаются и находятся в разных районах города. В то время, которое я описываю, они очень даже были рядом и весьма серьезно пересекались. Поскольку именно так до 1965 года назывались всем известные проспект Победы — бывшая улица Солнечная и Свердловский проспект, носивший в то время название улицы Володарского. Так что новый наш садик находился если по сегодняшней адресации, в доме № 25 по Свердловскому проспекту.
Садик N 61 просуществовал там до конца Советской власти, потом в его помещениях сначала открылся винно-водочный магазин «Казак уральский» с приемным пунктом стеклотары, затем рюмочная, какая-то аптека, а теперь расположился банк.
Этот садик был не чета мостопоездовскому. Во-первых, располагался он не в отдельном здании, как наш, а занимал небольшую часть жилого дома. Два этажа и те в одном подъезде. После нашего простора мне казалось, что он какой-то маленький и тесный. Во-вторых, групп в нем было только две: младшая для 3-х — 4-х леток, размещавшаяся на первом этаже, и старшая для 5-ти — 6-ти летних, на втором. Мы с братом естественно попали в старшую. В-третьих участок для прогулок у садика был один и очень маленький — чуть ли не в одну сотку, разве это можно было сравнить с мостопоездовскими просторами, где у каждой из четырех групп было по отдельной поляне раза в два больше этого пятачка. Поэтому днем нас иногда выводили на прогулку в автомобильное училище, где разрешалось бегать и играть только на футбольном поле. Оно, конечно, было просторное, но ни песочницы, ни качелей и прочих горок, на нем не было.
И это если не считать, что из окон «своего» мостопоездовского садика я видел свой дом и свой двор. В течение дня я наблюдал, как там одиноко гуляет Борька Ровный — мой однолеток, единственный из ровесников, не ходивший в нашу группу, поскольку он жил не только с родителями, а еще и с бабушкой, приглядывающей за ним лучше всякой воспитательницы. Видел, как Генка Мальчиков и Сашка Бардин — ребята постарше, придя из школы, затевают какую-то новую проказу. Как возвращаются вечером с работы мужчины нашего двора, и значит скоро нас с братом заберут домой.
А из окна этого садика я каждый день видел одно и то же. В газетном киоске «Союзпечати» находившемся от нас через дорогу, на противоположной стороне улицы Володарского (ныне Свердловского проспекта) женщина-киоскер по утрам открывала синие деревянные ставни, закрывавшие стеклянные витрины ее киоска. А по вечерам, наоборот, закрывала. По тротуарам под нашими окнами ходили абсолютно незнакомые мне люди, а по мостовым ездили какие-то автомашины. В самом центре перекрестка имелась круглая тумба, и днем на нее иногда забирался милиционер-регулировщик, который, махая руками, указывал водителям, куда им ехать. Светофора тогда на пересечении этих улиц то ли не было вообще, то ли он был только один, подвешенный в самом центре перекрестка, и потому не запомнившийся, а милиционер, возможно, поднимался на свой постамент, когда светофор почему-то не работал.
Из всех посещений этого садика запомнились почему-то только два эпизода: похороны какой-то старушки и кража с расследованием.
Однажды, когда обед уже кончился, а полдник еще не наступил, в самый, что ни на есть «тихий час», когда нам следовало послушно закрыть глазки и предаться дневному Морфею, поспать нам не дали. За окном с нарастающей громкостью вдруг заиграл духовой оркестр. Играл он мелодию грустную и даже траурную, как оказалось, это был похоронный марш. Играл довольно долго и настойчиво, поскольку процессия, которую он сопровождал, то ли неторопливо шла вдоль нашего здания по улице Володарского, будущему Свердловскому проспекту, то ли просто выходила к нему по улице Солнечной, ныне проспекту Победы. Хоронили, как я понял со слов воспитательницы и нянечки, наблюдавшими эту церемонию в окно, какую-то старушку — женщину 60 лет.